Экипаж мерно покачивался, небыстро двигаясь по дороге.

Ланнфель же, неожиданно попав в такт этим ровным движениям, качая теперь на руках всхлипывающую, родную, теплую тяжесть, безотрывно смотрел в окошко, успокаивающе наговаривая плачущей магичке что — то ласковое.

Отогнутая, завернутая за перекладину, толстая шторка дрожала, переливаясь и отражая свет повешенного на крюк фонаря. Совершенно не скрывая сейчас проплывающих мимо голых деревьев, цепочного ограждения и, то и дело выплывающих из глубоковечернего сумрака монументов, уж очень близко «подошедших» к дороге…

— Диньер, миленький! — истерически и глухо выла магичка, намертво вцепившись в рубаху мужа — Мы ДОЛЖНЫ их помнить! Пока мы их помним, они с нами. А ты говоришь… «знать не хочу», «не узнаю»… Как так — то?!

«Уж как есть, — внезапно захотелось ему ответить — Каком к небу, Эмелина Ланнфель.»

Вместо этого, вольник ещё крепче прижал к себе дрожащее плачем тело супруги, изо всех сил стараясь успокоить рыдающую глупышку.

Но вдруг, резко упершись ладонью в стекло, прижался к нему чуть ли не носом, оторвав Эмелину от себя.

…Через минуту, распахнув дверцу и крикнув возчику «СТОЯТЬ!», буквально вывалившись из резко остановившегося экипажа, Ланнфель перемахнул через заиндевевшую изгородь.

Теперь, утопая в глубоком снегу и плавя его стремительно раскаляющимся телом, быстро, очень быстро двигался уже Полу — Зверь к маячившей далеко впереди маревной, колеблющейся в рассыпающейся серебром и болотной зеленью темноте, фигуре…

Льерда Ланнфель едва поспевала за ним, стараясь попадать точно — точно в текущие водой, чавкающие следы — проталины…

Глава 45

Несмотря на то, что в окошки экипажа глядела вовсю уже нелюдимая, холодная, волглая тьма, здесь же, на магических погостах оказалось вовсе и не темно.

Вокруг словно только — только наступали сумерки.

Неторопливо ложась на замороженную землю, старались прикрыть её, спрятать от чужих глаз, укутать. Убаюкать, успокоить её, тревожливую, напитанную неживой плотью спящих и слезами прощающихся и тоскующих по ушедшим родным…

Да даже, если б и стояла вокруг кромешная тьма, неупокоенным душам что с неё? Не глазами ведь смотрят, а посему — видят дальше. И чётче.

Супругам Ланнфель темнота оказалась также нипочем.

Сам льерд никогда птичьей слепотой не страдал, теперь же, полуобратившись Зверем, тем более. Лемейре б ещё бояться тьмы, пф! Это как отпрыску страшиться родителей. Сами летающие змеи — порождение мглы и мрака, плоть от плоти их.

Потому — то, наверное, и кинулся вольник на маревный свет, да на призрачный зов, как под мамкин подол. Ведь сам он, если разобраться, такой же призрак. То, чего вообще не должно было в этом мире существовать.

Вот и почувствовал… родственную душу.

Льерда Ланнфель тоже всегда была зоркой.

Видела Эмелина прекрасно что утром, что днём, что ночью. Хоть даже и такой, как эта.

Так что, споренько перевалившись через цепь — ограждение, не колеблясь ни на минуту, последовала за мужем.

Ругаясь вполголоса, чавкала ботинками по мокрым, драконьим следам, поражаясь теперь отчего — то вообще не тому, чему стоило бы поразиться.

— Снегу мало здесь, — пробормотав, магичка остановилась, вглядываясь вперёд — Чистят, никак? Молодцы, чего уж… На обычных погостах зимой так не побегаешь!

Супруг, прекрасно видимый ею с того места, где льерда сейчас стояла, замер у одной из оград.

— Вот свяжись с дураком, — заворчав, Эмелина двинулась дальше — Так и сама дурой станешь! Чего понесся, как ночью в нужник? Чего увидал? Эй! Приезжий!

Ругнувшись ещё раз, да так, что все бывшие её наставницы, разом покраснев, схватились бы за розги, ускорила шаг.

Очень быстро достигнув цели, замерла рядом с супругом, положившим обе, горящие зеленью руки на тонкую цепь ограды.

— Отсюда свет шёл, — рыкнул Ланнфель, быстро обернувшись к супруге — А ты зачем здесь? Тебе где положено сидеть? В экипаже, правда? На кой хрен приперлась?

Льерда только плечом дернула в ответ:

— Тебя вот не спросила, знаешь ли! Ты что увидал — то?

Вольник ошарашенно повертел головой:

— Свет… Свет здесь был! Очень, очень знакомый! И, вроде… как будто кто — то позвал меня. Сейчас нет ничего. Наверное, всё же померещилось… Как ты там говоришь? «Блазнь»?

Эмелина кивнула: