Конечно, мы не всегда жили в таких условиях, в которых меня застал Брайан. Когда-то отец был любящим мужем и отцом, заведовал огромным складом в порту, был добрым и общительным, но в один прекрасный день всё изменилось. Никогда не забуду, как он вернулся домой весь в крови и ссадинах. Его избили свои же сотрудники, которым не понравилось, что их начальник — мексиканец. На тот момент отец сменил уже несколько мест работы по той же самой причине. Что бы не происходило: недостачи, потоп на складе, ошибки при погрузочных работах, виноват «грязный чикано» (Прим. авт. Чикано — этим словом американцы грубо называют мексиканцев). Я подслушивала их с мамой разговор в тот вечер, притаившись у лестничных перил. Пока она вытирала кровь с его лица, он поклялся, что больше ни дня не будет работать на гринго и всего добьётся сам (Прим. авт. Гринго — так мексиканцы грубо называют американцев).

Добился.

Он решил пойти самым лёгким путём из всех возможных: начал играть. Сначала мы не придавали значения его частым отсутствиям по ночам, но, когда из дома стали пропадать ценные вещи, поняли, что всё зашло очень далеко. Возможно, мы и дальше жили бы с мамой, закрывая глаза на подобное, если бы это всё не коснулось нас самих.

Постепенно отец начал играть по-крупному, особенно когда связался с отморозками во главе с Шейном, и они стали в нашем доме частыми гостями. Выпивали, громко смеялись, играли в покер, словно нас и не было поблизости. Обычно я запиралась в своей комнате, заткнув уши наушниками, лишь бы не слышать их противных пьяных и прокуренных голосов. Мама тоже пряталась, как мышка в норке, и я никогда не смогу этого понять и принять, ведь её молчаливое согласие воспринималось дружками отца, как отсутствие возражения.

И в один ужасный день это нам очень аукнулось…

— Детка, как успехи в школе? — из моих воспоминаний меня пробуждает звон тарелки, поставленной передо мной.

Мама уже, оказывается, успела накрыть на стол, пока я вспоминала наше чёрное прошлое, которое я теперь хочу зарисовать яркими красками.

Брайан…

Он — целый набор разноцветной акварели. Правда, он считает, что я — чистый белый лист. К моему сожалению, это не так.

— Всё хорошо. Брайан мне помогает, — непроизвольно улыбаюсь. Когда я думаю о нём, в моей душе пышным цветом расцветает нежность.

Мама тоже улыбается, глядя на меня, но никак не комментирует, приступив к еде.

— Мам, Брайан, конечно, не торопит и ни разу даже не обмолвился, на какой срок мы здесь, но, думаю, нам с тобой нужно стать самостоятельными. Как считаешь? Я могу заниматься фрилансом и…

— Дочь, нет, — она растерянно отпивает воду из стакана и продолжает: — У тебя выпускной класс! Тебе нужно сконцентрироваться на учёбе, поэтому даже не думай ни о каких подработках.

— Просто… — не хочу задеть её следующими словами, поэтому пару секунд обдумываю, как получше выразить свою мысль: — Мы живём здесь уже почти два месяца, мам. Мы вполне могли бы арендовать небольшую комнату на двоих, а после развода можно будет продать дом и купить что-нибудь получше. Начнём с чистого листа! — перебираю возможные варианты нашего будущего кочевания.

Мама отводит печальный взгляд в сторону окна.

— У нас пока нет столько денег.

— Тебе снова задерживают зарплату?

Я думала, что за два месяца вполне можно было скопить на депозит за квартиру.

— Нет, я раздавала долги соседям, — не доев свою порцию, она встаёт из-за стола. Дрожащими руками моет свою вилку, натирая её слишком усердно. Что с ней?

— Ну, ладно. Поживём ещё немного здесь. Думаю, ничего страшного.

Подхожу к ней и обнимаю. Надеюсь, после этого разговора она не впадёт в очередную депрессию. Во мне мигом поселяется чувство вины из-за того, что я завела этот разговор.

Мама отвлекается на свой телефон, ползающий по столешнице из-за вибрации. Не успеваю взглянуть на экран, потому что она быстро поднимает его и тут же отключает.

— Будильник, — зачем-то уточняет, пряча взгляд. — Мне пора, дочь. Ты вечером к Брайану, как обычно?

— Да. Через час начну собираться.

— Давай только не допоздна, хорошо? — Она целует меня в лоб и, схватив сумку, спешно покидает квартиру.

Несколько минут стою в том же положении, пытаясь разгадать природу того щемящего чувства, которое внезапно поселилось в районе живота, а потом мои ноги сами ведут меня к окну. Слегка отодвинув занавеску, наблюдаю за мамой, которая семенит почему-то в сторону, противоположную от станции метро. Приходится практически вжаться в стекло, чтобы рассмотреть, куда именно она отправилась. Мама останавливается на самом углу соседнего дома, то и дело озираясь по сторонам, словно чего-то или кого-то боится.

Понимание происходящего приходит ко мне не сразу. Всё встаёт на свои места, как только я вижу чёрный тонированный внедорожник, затормозивший возле неё. Мерседес Шейна.

Мама уверенно садится внутрь. Машина с визгом трогается с места. Моя рука, держащая занавеску, безвольно падает вниз. И все мои надежды летят к чертям.

Брайан

— Так, угомонитесь! — хлопает в ладоши Кэролайн Дарквуд, наш преподаватель по актёрскому мастерству, чтобы усмирить галдёж в зрительном зале.

Да, в школе для богатеев есть всё, что нужно для того, чтобы родители могли хвастаться своими талантливыми чадами перед друзьями, коллегами и соседями. Ну, и чтобы было что выставлять в социальные сети. В школьной программе даже есть уроки счастья. Хорошо, что в рамках факультатива, иначе я с этих уроков выходил бы самым несчастным человеком на Земле из-за потраченного впустую времени, потому что счастью невозможно научить. Его можно только почувствовать.

Кошусь на Кассандру, вытянувшую свою тонкую шею в попытках получше рассмотреть декорации. Перед ней сидит долговязый Миллиган, перекрывающий обзор. Я бы мог, конечно, треснуть его по затылку, чтобы он съехал в своём кресле пониже, или поменяться с ней местами на худой конец. Но, поскольку мы сидим одни на последнем ряду нашего небольшого концертного зала, в моей смышлёной голове возникает идея получше.