Шрифт:
Она также сравнила мужскую тиранию с тиранией государственной власти, тем самым предваряя определение такого признака тоталитарного государства, как сексизм:
«Усильте женский ум, расширив его, и придет конец слепому послушанию; но, так как слепое послушание всегда нужно для власти, тираны и сластолюбцы правы, когда стараются удержать женщин в темноте, поскольку первым нужны лишь рабыни, а вторым — игрушка».
Одна из мыслей в эссе, сформулированная в блестящей афористичной форме, никогда не утратит актуальности. Мэри бросает вызов непререкаемому авторитету Жан-Жака Руссо:
«„Воспитайте женщин, как мужчин, — сказал Руссо, — и чем больше они будут похожи на наш пол, тем меньше власти они будут иметь над нами“. Именно к этому я и стремлюсь. Я и не хочу, чтобы они имели власть над мужчинами; я хочу, чтобы они имели власть над самими собой».
Другая ее идея предшествует сексуальной революции. Она касается понятия «честь», которая в случае женщин означала не человеческое достоинство, храбрость, порядочность или верность идеалам, но практически только сексуальность. Уолстонкрафт приводит в пример популярнейший любовный роман своего времени «Кларисса, или История молодой леди» Сэмюэля Ричардсона, написанный в 1748 году. В романе порочный аристократ Роберт Лавлейс, или Ловелас, чья фамилия стала нарицательной, пытается обольстить молодую красавицу Клариссу. Лавлейс похищает ее и пытается соблазнить. Книга была по-своему прогрессивной: Лавлейс и Кларисса ведут нравственный поединок, и писатель показывает, что даже в условиях заточения наивная девушка обладает достаточной твердостью духа, чтобы противостоять мужчине, а не пассивно ожидать спасения со стороны, как случилось бы, например, в средневековом романе. Но для Уолстонкрафт книга была недостаточно прогрессивна:
«Когда Ричардсон заставляет Клариссу сказать Лавлейсу, что он похитил у нее ее честь, вероятно, у него странные представления о чести и добродетели. Ибо насколько убого положение существа, которое может быть обесчещено даже без собственного согласия!»
Уолстонкрафт в Англии выдвигала те же предложения о вовлеченности женщин в управление государством, что и Олимпия де Гуж во Франции. Мэри призывала расширить круг профессий, которыми женщины могли бы овладеть. Среди них она называла работу врача — до появления первой женщины-врача оставалось пятьдесят лет…
Мэри Уолстонкрафт призывала к переменам и отчасти сумела их приблизить. На могильной плите писательницы появился не древнеримский панегирик женской покорности: «Любила мужа и пряла шерсть. Больше о ней сказать нечего». На камне выбита совсем иная по смыслу и духу надпись:
«Мэри Уолстонкрафт Годвин, автор эссе „В защиту прав женщин“».
Вечное сияние чистого разума. Ада Лавлейс
(10 декабря 1815 — 27 ноября 1852)
На портрете кисти художницы Маргарет Сары Карпентер перед нами предстает молодая женщина удивительной красоты, изящества и благородства. Такая женщина возникает в нашем воображении, когда мы читаем пушкинские строчки:
«Я вас любил безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим…»Все мы подвержены стереотипам, поэтому нам трудно представить, что самой подходящей надписью на портрете этой красавицы было бы «Первый в мире программист». Не «гений чистой красоты», а «вечное сияние чистого разума».
Ее отцом был не кто иной, как лорд Байрон. Он видел девочку всего один раз, когда ей исполнился месяц. После многочисленных скандалов, в которых звучали даже обвинения в инцесте, Байрон подписал официальный развод и навсегда покинул Англию. Его бывшая жена, Аннабелла Байрон, тоже почти сразу уехала лечиться от нервного расстройства, оставив дочь на попечение своих родителей. Вернулась она, только когда девочку можно было воспитывать, хотя существует мнение, что она тоже больше никогда не встречалась с дочерью, занимаясь ею дистанционно. Это можно объяснить ненавистью Аннабеллы к бывшему мужу. Из дома были изъяты все книги Байрона, чтобы девочка не могла познакомиться с творчеством отца и по возможности забыла его. После развода родителей ее перестали называть первым именем Августа, и она стала Адой.
Судя по всему, Аннабелла была плохой матерью. Но от нее Ада унаследовала страсть к математике (Байрон называл жену «Королевой параллелограммов»). Аннабелла наняла для дочери хороших учителей. Первым был ее собственный бывший учитель, видный математик и логик Огастас де Морган. Вторая — знаменитая Мэри Соммервилль, специалистка в области математики и астрономии, популяризатор науки и всего вторая по счету женщина-ученый, признанная в Великобритании (первой стала астроном Каролина Гершель). Пример Мэри вдохновил Аду на собственные занятия научной деятельностью, что всё еще было редкостью для женщин, которых общество поместило в гуманитарный «загончик», едва смиряясь с тем, что дамы иногда сочиняют или пишут картины.
Серьезный интерес к науке проснулся у Ады в семнадцать лет, когда ее впервые начали вывозить в свет и она познакомилась с Чарльзом Бэббиджем. Увидев его чертежи с изображением разностной машины, Ада под руководством Моргана взялась за изучение трудов Евклида, сферическую тригонометрию и математический анализ.
В 1843 году научное сообщество впервые заговорило об Аде Августе Лавлейс. К тому моменту она уже вышла замуж за лорда Лавлейса, чье богатство позволило ей спокойно заниматься исследованиями. Ей не помешало даже то, что она стала матерью трех детей. Ада перевела с французского языка статью военного инженера Луиджи Менабреа, в которой тот опубликовал свои заметки о разностной машине Бэббиджа. Работа вышла с 52-страничным комментарием Ады, в котором она назвала изобретение Бэббиджа «аналитическим», то есть полностью переосмыслила его изначальные функции — аппарат задумывался лишь для создания таблиц логарифмов.