В течение трех месяцев договор выполнялся Федей и Ваней неукоснительно. Особым шиком считалось подъехать к назначенному месту в последнюю минуту срока и, лихо затормозив, приветствовать рукой уже начавшего волноваться приятеля.

Но нет правил без исключения. Так и в уговоре приятелей появилось неожиданное осложнение, оставшееся по обоюдному соглашению безнаказанным. Наказан был третий.

Осенним вечером Федя гнал мотоцикл по шоссе. Мотор пел пчелкой. Моросил дождь, но Федя не снижал скорости. Он чуть-чуть опаздывал. У него затянулся разговор с девушкой. Федя должен был попасть на ферму к Ване, которому предстояло совершить прогулку к телятнику соседнего колхоза. Там у него было назначено свидание ровно в 23.00.

Фара белым снопом пронизывала дождь. Видимость была плохой, но Федя все равно не снижал скорости.

Он должен поспеть к ферме в срок!

Маленькие слабости в ином человеке сильнее сильных. Они незаметны, они точно мыши под полом. Маленькие слабости грызут исподволь. И, кстати сказать, может быть не случайно такие крупные и сильные животные, как слоны, панически боятся мышей? Испытание на маленькие слабости порой больше говорят о человеке, чем искушение на большие.

Когда Федя за крутым поворотом увидел идущего по обочине шоссе человека, первой его мыслью было проскочить мимо. Впрочем, это даже трудно было бы назвать мыслью. Просто Федя не обратил на прохожего внимания. Он спешил. Он должен был поспеть к ферме в срок. Каждая минута опоздания лишала его часа пользования мотоциклом.

Однако время позднее. Что делать одинокому путнику в пограничной полосе? А если это свой? Пусть не здешний, но спешащий человек, у которого документы окажутся в порядке? Сколько минут потеряет Федя?

Но вдруг не свой и документы не в порядке?

Как же остановиться, чтоб он не догадался, чтоб не насторожился?

Федя решительно выключил зажигание.

Мотор, словно возмущенный подобным обращением, зачихал, закашлял.

Мотоцикл остановился.

Тогда Федя принялся ругаться. Он даже сам удивился, как это у него натурально получилось. Потом догадался: ругал-то он в сущности не мотоцикл, а незнакомца.

Тот подошел не торопясь. Хотел пройти мимо, но Федя остановил его:

— Вы что-нибудь понимаете в этой технике?

— Нет.

— Вот беда. И дождь, как на поденщине.

— Да.

— Промокли?

— Есть малость.

Федя дотронулся до плаща прохожего:

— Малость... Хоть выжимай.

— Ничего.

— Помоги, друг. Услуга за услугу, — сказал Федя. — Тут будка есть, от фермы. Куда же я на этом драндулете поеду. Доведем туда мотоцикл, сами обсушимся.

— Я до деревни доберусь.

— Тебе еще два часа идти. Да и кто тебя здесь ночью в избу пустит. Район-то пограничный, сам знаешь. А в будке — сами хозяева.

— Верно, — подумав, сказал незнакомец.

Они пошли, увязая в грязи по вспаханному полю. Неизвестный молчал, а Федя ругал, не переставая, дождь, погоду, поле, мотоцикл, но про себя он имел в виду только спутника.

Будка показалась из-за поворота неожиданно. В окошке горел свет.

— Кто там? — спросил неизвестный.

— Герасим Иванович, — ответил Федя, — сторож.

Неизвестный пробурчал что-то невразумительное.

Оставив мотоцикл у входа, они вошли в будку. В ней было тепло. Топилась печурка. Герасим Иванович пил чай. Он встретил пришельцев радушно.

— Вот, дед, встретил прохожего. Обсушиться привел. Принимай.

Герасим Иванович удивленно посмотрел на Федю. Дедом-то сторожа обычно не называли. Да и какой он дед, если всего полсотни стукнуло.

— Заходите, — сказал Герасим Иванович,— обсушитесь.

Федя покосился в сторону неизвестного и сказал:

— На ваше попечение, Герасим Иванович. А я попробую мотоцикл починить.

— Давай, — понимающе кивнул сторож.

Незнакомец прошел в будку, снял мокрый плащ и сел к столу. Сторож расположился поодаль и положил на колени берданку.

— Вы что это? — вскочил неизвестный.

— Да вы не беспокойтесь, — сказал сторож. — Сядьте и сидите. Оружие-то ведь заряженное.

Слышно было, как за стенами будки взревел мотор мотоцикла.

Федя летел на заставу пулей. И часу не прошло, как наряд пограничников был в будке.

Сторож по-прежнему сидел поодаль от стола с берданкой на коленях.

Перед незнакомцем стояла кружка остывшего чаю.

— Угощал, — сказал Герасим Иванович, — не пьет. Не хочется, говорит.

Глубокая граница

Это было на Н-ском участке границы. Стоял тихий сентябрьский вечер. Застава находилась на опушке большого леса, который карабкался вверх с середины склона горы. В левые окна домика начальника заставы виднелся лес и вершина, а в правые — широкая долина с пурпурными квадратами колхозных полей.