Боже!

Мне трудно дышать.

Шок, страх, неверие. Это Горов.

Когда сотрудник банка назвала его имя, все стало ясно. Он ведь заявился ко мне домой в нашу последнюю встречу именно с этой претензией! Что знает о сыне, что будет добиваться общения с ним, признания отцовства.

С моим увольнением, потопом, Лешей, поиском работы я совершенно забыла обо всем этом, просто вылетело из головы, а вот Горов, похоже, помнит. И деньги как первый тревожный звоночек.

А если он таким образом хочет купить у меня Ромку? Если решит его забрать? И телефона Стаса, как назло, у меня нет. Чтобы позвонить, чтобы высказать ему все в лицо, что я думаю о его миллионах!

Ничего. Он еще появится. У меня будет возможность швырнуть ему его бумажки в лицо.

Но Горов не заставляет себя долго ждать, перезванивая сам. Я пятой точкой чувствую, что незнакомый номер, высветившийся почти сразу на экране, — это он. И не ошибаюсь.

— Слушаю!

— Здравствуй, Катя. Это Стас. Прости, что беспокою… — звучит в трубке знакомый голос.

Родной, далекий. Чужой…

Когда-то я обожала наши разговоры по телефону, когда-то ждала их как манну небесную.

— Куда тебе вернуть деньги? На этот номер? — игнорируя приветствие, сразу иду в атаку.

— Видела, значит, — хмыкает удовлетворительно. — Замечательно. Не нужно мне ничего возвращать. Это сыну.

— Нам ничего не нужно от тебя!

На несколько секунд в трубке повисает тишина, а после спокойным ледяным тоном, от которого у меня по коже бегут мурашки, Стас бьет на поражение:

— Гордая девочка, помню. Не изменилась. Но с чего ты решила, что имеешь право лишать ребенка средств? Я перевел не для тебя, с тобой мы обсудим позже. Я перевел сыну. Ты в курсе, что нарушаешь его права, отказываясь от алиментов? Готова столкнуться с последствиями таких неразумных действий или все-таки поговорим без ненужных эмоций?

Я до боли закусываю губу. Гад. Какой же он все-таки гад. Меня буквально трясет от желания высказать ему в открытой форме, что я думаю о его методах и куда ему идти. Только есть одно но: вряд ли он прислушается, а вот хуже сделать могу. Поэтому беру себя в руки, считаю до пяти и выдыхаю.

— Чего ты хочешь? — выдавливаю сдержанно.

Стас прав. Эмоции здесь неуместны. Самый действенный способ в любой ситуации — поговорить. Чаще всего этого хватает, чтобы решить проблему. А вот если он не помог — тогда да, можно злиться, паниковать и проявлять агрессию.

— Кать, я тебе не враг. Не нужно возводить стену там, где должно быть свободное пространство.

— Угу. Именно поэтому ты начинаешь с угроз! — вырывается обиженно.

— Я не хотел. — И, чуть помолчав, добавляет: — Прости.

Я ведусь. На его слова, на тембр голоса, на раскаяние, звучащее в словах. Меня немного отпускает. Иллюзия того, что Горов не такой уж и монстр, каким рисует его обиженное эго, продолжает медленно, но верно завоевывать мое доверие.

— Стас, — прошу уже не таким резким тоном. — Зачем ты появился? Зачем вообще все это? Оставь меня и сына в покое. Не ломай нам жизнь, пожалуйста!

Горов медлит с ответом. Мне кажется, ему нравится нанизывать мои нервы на тонкие шпажки. Он словно издевается, давая мне время накрутить себя, придумать бог знает сколько вариантов, начиная от самых простых и заканчивая самыми извращенными, а уже после устало выдыхает:

— Кать, не надо играть на моей совести. Рома — мой сын тоже. И я имею право участвовать в его жизни. Как бы ты себя чувствовала, окажись на моем месте? Узнай, что у тебя есть ребенок, существование которого от тебя скрывали больше четырех лет? Лишили права выбора принять или отказаться от факта его рождения. Отозвалась бы на просьбу забыть и оставить его в покое? Знать, что где-то растет твой родной сын, которому нужна твоя любовь и поддержка, а ты не можешь их ему дать? Не потому, что отказалась, а по причине того, что этого не хочет второй родитель? Скажи, ты бы согласилась?

Он всегда знал, куда бить. Знал и пользовался этим. Его слова режут без ножа, стоит мне только на мгновение представить подобную ситуацию. Проникают в самое сердце.

Удивительно, но я никогда не смотрела на все вышесказанное его глазами. Я судила с точки зрения морали, руководствовалась интересами и чувствами Ромки, но никак не Стаса. А сейчас, после всех этих вопросов, внезапно увидела совсем другую картину. И она мне очень не нравится.

— Ты бы хотела, чтобы твоего сына воспитывала другая женщина? Не родная. Учила жизни, помогала. Как думаешь, она смогла бы любить его так же, как это делала бы ты? — добивает последним аргументом, и я не выдерживаю:

— Хватит, Горов! Прекрати!

— Не нравится?

Да, не нравится! Признавать свои ошибки всегда неприятно.

— Я поняла тебя.

— Вот и замечательно. Больше, надеюсь, мы к этому не вернемся. А теперь к пункту "чего я хочу". На самом деле ничего такого, что могло бы навредить тебе или уж тем более ребенку. Я всего лишь надеюсь, что тоже буду участвовать в его жизни. Как отец. Я имею на это право. И то, что меня не было рядом все эти годы, не моя вина. Не мой выбор, ты это знаешь. Кстати, какую легенду ты сочинила ему про папу? Я умер? Я летчик? Полярник? Негодяй?