«...Одновременно прошу не присылать старых выпусков — те, за которые я должен платить по 20 центов за 1 рубль. Для меня это дорого, не могу ничего продать — никто не купит. (Делец проклятый!). С сегодняшнего дня прошу присылать только такой материал — за исключением чистых серий, — за который вы посчитаете не дороже 10 центов за 1 рубль». (Грабитель! Капиталистическая акула!), — Куралюн вытер вспотевший лоб.

«...А где же «Семилетка в действии», о которой я вас просил?!» (Ах, да! Совсем забыл про семилетку!)

«...«Оскар Лимитед» на днях я дал поручение на 160 долларов. (Вот это другой разговор.) Прошу им написать, что вам нужно, чек я уже выслал. (Молодец!) Хочу на будущее с вами иметь большие дела, поэтому постоянно, без перерыва присылайте мне побольше материала и ничего не упускайте...»

— Уф! — Куралюн достал еще одну сигарету и щелкнул зажигалкой. Он, пожалуй, отдохнет. Минуты три-четыре...

В университете его считали неуспевающим. Отчислили со второго курса... Он презрительно покривил губы: даже хорошо, что это позади — гулкие своды аудитории, галочий гомон студентов и, как предвестница академической тишины, — бледная лысина преподавателя на черном фоне доски... Разумеется, он тогда еще почувствовал, что такая жизнь не для него. Феликс Куралюн — человек деловой.

Вот тут, в правых ящиках стола, — материал, здесь — книга для расчетов, каталоги. В нижнем ящике хранятся журналы, в которых напечатаны его объявления. Отдельно — письма. Это архив: пригодится, чтобы при случае освежить кое-что в памяти.

Ему, Куралюну, иметь бы собственную виллу на Взморье!

«Ладно, — ухмыльнулся он, мысленно похлопывая себя по плечу, — ладно, уважаемый. Обойдетесь и без виллы. А обязанности секретарши возьмет на себя ваша будущая супруга».

Две лишних минуты он позволил себе подумать о Велте и, пока думал, все смотрел на конверт «Оскар». Потом снова взялся за письма.

За окном жил город.

А двадцатипятилетний парень млел над письмами от заграничных фирм.

Закладывая в машинку бумагу, он решил, что ответы на письма начнет с «Оскар Лимитед». Марками можно заняться потом.

«Уважаемый господин! — отстучал он. — Меня только что известили, что господин Гласс и господин Тчинский перевели на мое имя Вам 100 и 160 амер. долларов. Я бы хотел получить от Вас как можно больше разных прейскурантов и образцов товаров, которые Вы можете мне прислать.

Сегодня хочу заказать новую посылку:

1) Туфли-шпильки дамские на высоком каблуке, самые модные...»

Куралюн улыбнулся, снял телефонную трубку, набрал номер:

— Велта? Все работаешь, бедняжка?

Слушая ее голос, он подрыгивал ногой и смотрел на носок своего ботинка (себе тоже надо заказать!)

— Хочу подарить тебе шпильки, самые модные. Какой у тебя размер, крошка? О, нет, в магазинах Риги таких, я думаю, не будет никогда. Их пришлют по моему распоряжению. Кто пришлет? Ха! Банк Ллойда, Эрлскорт роад, Лондон! Нет, я не шучу... Настроение у меня действительно отличное!

Чудачка Велта. А почему бы ему быть в плохом настроении? Этот месяц вообще везучий: удалось случайно купить у какого-то забулдыги иностранного матроса великолепные, очень дорогие марки — и всего за десятку! Он тут же одну только марку продал за пятерку — «Колумба», кажется! Правда, это, может быть, неосторожно: все-таки спекуляция... Соблазнился побочным доходом! — Куралюн нахмурился, вздохнул — сойдет, ничего...

«4) две нейлоновые шубы...»

Он опять снял трубку и задумался: сказать ей про шубу? От кого-то он слышал, что был в Европе такой политик — Талейран. Один из советов Талейрана: «Никогда не поддавайтесь первому порыву чувств — он всегда слишком благороден». И все-таки сказать ли Велте про шубу? Конечно. Ведь она его будущая жена, компаньон, союзница...

— Да, — говорил он ей через минуту, — первое апреля действительно далеко, но я не шучу — она у тебя будет... Английский нейлон, крошка!

Он повесил трубку. Постоял, улыбаясь. Велта будет боготворить своего Феликса. Талейрана женщины любили до безумия — хромого! А Куралюн молод и хорош собой и... ладно, надо позвонить в магазин на Вальню.

За окном переходила улицу стройная быстроногая девушка. Куралюн проводил ее взглядом. «Как я все-таки обкрадываю себя!» — вздохнул он и сел за машинку.

В первые дни следствия он все отрицал. Через неделю жалко бормотал что-то о культурных связях с зарубежными филателистами. Потом, брызгая слюной, стал рассказывать о Рыбнике и клясться, не успевая утирать слезы, что он просто щенок по сравнению с другими.

А в последний день следствия Куралюн вдруг задрал брюки и, криво усмехаясь, спросил следователя:

— Где вы еще достанете носки такой расцветки?

Вольфсон, рассказывая об этом Сергею, пожимал плечами:

— Прямо питекантроп какой-то, ей-богу!..