— А у нас есть выбор? — резонно заметил тот.

Выбора у них действительно не было. Не тыкать же мошной с монетами каждому встречному — так они точно привлекут к себе лишнее внимание, которое сейчас им совсем ни к чему. Ленс предложил немного прогуляться по городу и Птаха с радостью согласилась. Торчать в четырех стенах вместе со Спайком, выслушивая его треп, и не иметь возможность пересчитать ему зубы представлялось настоящей пыткой.

— Ты ведь тоже когда-то был в Карателях? — Птаха не сколько задала вопрос, сколько подтвердила собственные догадки.

— Это действительно так заметно или ты умеешь читать мысли? — усмехнулся Ленс.

— Не думаю, что священник, писарь или служка будет так ловко обращаться с мечом, — сказала Птаха. — Да и двигался ты с теми верзилами почти в унисон, точно предугадывая все их финты.

— Орден взял меня к себе, едва мне исполнилось шесть, — спустя несколько мгновений произнес Ленс, точно раздумывал, стоит ли ему вообще рассказывать эту историю. — Научил меня всему, что я знаю. Письму, чтению, точным наукам, языкам, умению держаться в седле, орудовать копьем, стрелять из лука… А еще — преследовать и истреблять врагов Троицы.

— И как же так вышло, что теперь ты спокойно якшаешься с теми, кого должен ненавидеть? — поинтересовалась Птаха. — Или одно другому не мешает? Должно быть Гессер пообещал озолотить тебя, раз ты согласился отступиться от веры.

Если ее слова и задели Ленса, то виду он не подал. Лишь бросил на нее, идущую по левую руку, быстрый взгляд.

— Люди меняются, — сказал он, обходя лежащего посредь дороги пьяницу, дрыхнувшем прямо в луже.

— Вряд ли, — горько усмехнулась Птаха.

Какое-то время они шли молча, размышляя каждый о своем. Птаха думала о том, что Спайк остался точно таким же, каким она его запомнила: самодовольным, готовым броситься в драку по любому поводу, думающим только о себе. Удивительно, что он вообще согласился на эту авантюру. Не иначе, дела его были совсем плохи.

Изменилась ли за прошедшие года сама Птаха? Да нет, наверное. Все же сложить кинжалы в футляр и спрятать его в комоде под ворохом белья оказалось недостаточно для того, чтобы начать новую жизнь, хотя когда-то она считала иначе. А быть может, в глубине души она и сама не хотела меняться, оттого так легко согласилась на предложение Гессера.

— Раз уж мы играем в вопросы и ответы: что случилось с твоей дочерью? — вдруг спросил Ленс.

Птаха вспыхнула и невольно сжала кулаки, как делала каждый раз, когда вспоминала про Эмили.

— Кажется, я сказанул лишнего, — в примиряющем жесте поднял ладони Ленс. — Прошу прощения. Я не хотел задеть за больное.

— Все в порядке, — соврала Птаха и с шумом сглотнула: — Просто… просто ее украл один близкий мне человек. Точнее, тот, кого я таковым считала.

— Понимаю, — без капли иронии сказал Ленс и, взглянув в его зеленые глаза, Птаха отчего-то поняла, что он не врет. Не сказать, чтобы ей стало сильно от того легче. Разве что чуть спокойнее.

Пообедать они зашли в вытянутую харчевню с низким потолком и отсутствующей стеной. Вместо нее меж толстых столбов были натянуты сетки, защищающие от надоедливой мошкары.

— Как давно ты знаешь Спайка? — сказал Ленс и вцепился зубами в куриную ножку с золотой корочкой.

Они заняли самый дальний стол, подальше от шумных компаний и поближе к выходу на хозяйственный двор, таким образом, чтобы видеть все входы и выходы в корчму. Притом эту едальню они выбрали не сговариваясь, сразу же двинув прямо к ней, стоило им только оглядеться.

— Он начал работать на моего отца еще когда я сама только-только научилась орудовать кинжалом, — ответила Птаха, ковыряя ложкой дымящееся рагу. — Начинал простым вышибалой в одном захолустном борделе на окраине. Следил, чтобы гости исправно платили и не обижали девочек. Как-то раз Спайк вышвырнул на улицу клиента, который перебрал и полез с кулаками на одну путану, думая, что она стащила его кошелек. Через несколько часов он вернулся с компанией друзей и острым желанием отправить наглого грэлла в могилу. Спайк потерял три зуба, половина забияк, включая заводилу — жизни, оставшиеся же отделались переломанными костями. Слушок о том, что в заведениях Могильщиков лучше не буянить, распространился быстрее чумы и мой отец предложил Спайку обучить паре приемчиков других громил. Шаг за шагом — и меньше чем через год Спайк стал личным телохранителем папы.

— Могильщиков? — в недоумении переспросил Ленс.

— Мой отец по юности помогал копать ямы на кладбище, — пояснила Птаха. — Местные копатели, постарше и поопытней, изредка промышляли тем, что изымали у покойников украшения, а новенького паренька отсылали передавать цацки не слишком брезгливым торгашам. Отец уже в юном возрасте быстро смекнул, что беготня по чужим поручениям приносит крохи, хоть шкурой ты рискуешь не меньше, поэтому забыл про лопату, сколотил вокруг себя шайку таких же мальчишек, из тех, что побойчее, и вовсю пустился познавать уличные ремесла. Но прозвище прилипло, словно репей. Правда, он его не стеснялся, напротив, носил, словно титул.

— Как я понимаю, у твоего отца… была интересная жизнь, — осторожно произнес Ленс, аккуратно подбирая каждое слово.

— Могу ли я назвать его хорошим человеком? Нет, разумеется, — пожала плечами Птаха. — Он крал, грабил, убивал, и делал все это без каких-либо угрызений совести. Однако ко мне отец всегда относился хорошо. И он был одним из немногих близких мне людей.

— Родителей я практически не знал, так как отец умер еще до моего рождения, а мать отдала меня в монастырский приют, едва только я выучился говорить, — произнес Ленс. — Но моего наставника из ордена тоже было сложно назвать лапочкой. Даром что он колотил послушников обитой железом палкой за любую провинность — однако мы его все равно обожали.