– Eruditio aspera optima est (лат. Строгое обучение самое лучшее)!.. – прогромогласил Мартин, вытягивая очередную болючую нитку, – Хотя, лично я считаю, что в воспитании детей категорически не допустимы телесные наказания… Безусловно, толк будет, но тут палка о двух концах…

Он принялся рьяно глагольствовать о правильности того самого воспитания, с жаром размахивая пинцетом с вытянутой ниткой, затем принялся расхаживать взад-вперед, звонко чеканя каждый шаг, подкрепляя свои речи артистичной жестикуляцией, временами накручивая на палец непослушный завиток темных кудрей и, в конечном итоге, вновь переключился на бесовское громогласие.

Наблюдая за всем этим, Себастьян понял, что ни в коем случае не должен упустить такое чудо.

Выговорившись до конца, Мартин резко приобрел прежний холодно-надменный вид «строгой врачебной интеллигенции» и как ни в чем не, бывало, принялся было прибирать свои «страшные орудья», но вдруг резко остановился.

– И чегось это мы так полюбовно на меня теперича смотрим, – спросил он, подозрительно косясь на Себастьяна, и истерично заверезжал, – Martinus non asinus stultissimus (лат. Мартин не тупой осел), слышишь? Шли бы да ехали мне твои Плакли, бестолочь истерическая! Шли бы да ехали! Не пойду, не пойду туда!

– Хорошо-хорошо, – встрепенулся Себастьян, – я не настаиваю.

– А в чем тогда дело? – спросил Мартин, сурово подбоченясь, и нервно застучал мыском туфли, а получив в ответ смущенное пожимание плеч на пару в виноватой улыбкой, произнес осторожным тоном, – Чегось-чегось, а завтра, как никак, мне тебя домой отправлять, и не надобно мне проблем с твоими горячо любимыми родителями, а посему, если у тебя имеются претензии по поводу проделанной мною работы, то потрудись их немедля озвучить… Кстати, к критике я отношусь совершенно спокойненько и, при весьма убедительных аргументиках, могу запросто принести свои глубочайшие извинения…

Он премило заулыбался, кокетливо помахивая длинными изогнутыми ресницами.

Чего-чего, а такого поворота событий Себастьян никак не ожидал и потому сильно растерялся, не зная, что и ответить.

– Себастьян, – нахмурился Мартин, – я настоятельно требую, чтобы ты в словесной форме озвучил мне цель своих возмутительных гляделок!.. Чегось ты смотришь на меня как на светлое будущее?.. Ежели есть какие претензии, то давай озвучивай!.. Однако ж поимей в виду, что свою работу я выполнил более чем добросовестно…

Далее пошла речь, про какую-то «идеально сделанную спленэктомию», которая благодаря, «преотличнейшему» послеоперационному уходу, обошлась без «дурных последствий», затем последовал бредовый рассказ о какой-то «Третьей городской», где во время все той же сплэнектомии умирает каждый третий, причем, даже не дождавшись той самой сплэнектомии.

Слушая все это, Себастьян пришел к выводу, что, во-первых, Мартин набивает себе цену, а во-вторых, скорее всего, держит большое зло на ту самую загадочную «Третью городскую».

Взяв себе на вооружение все вышеизложенное, Себастьян тотчас же решил воспользоваться этим для собственной выгоды.

– Мартин, – заявил он, – у меня нет к тебе никаких претензий, наоборот, я считаю тебя великим мастером своего дела.

– Ну разумеется!.. расплылся тот в самодовольной улыбке, по-кошачьи сощуривая синие глаза, – У меня ведь за плечами колоссальный опыт!.. Я этих спленэктомий столько делал-переделал!.. Больше, конечно, шил… Шил-шил-шил, но!.. Это тоже имеет колоссальную значимость!.. Заметь, при всем твоем неугомонном рвении ни одна лигатура не лопнула, ни один шов ни разъехался!.. Это уже дорогого стоит…

Себастьян улыбнулся этой завидной скромности и вновь попытался направить разговор в нужное русло.

– Мартин, – восхищенно сказал он, – наша больница отчаянно нуждается в таком вот гениальном специалисте, как ты!

– Мне совершенно нет никакого дела до вашей отчаянно нуждающейся больницы… – продолжал упрямиться Мартин, – Мне, и так, пациентиков с лихвой хватает!.. Я, знаешь ли, пользуюсь большой популярностью!..

Эти слова разом разбили все надежды Себастьяна. Готовый вот-вот расплакаться с досады, он решил оставить все дальнейшие попытки.

– Эй! – вдруг озабоченно склонился над ним Мартин, – Ну чего ты раскис-то?..

Взял Себастьяна за подбородок, он настойчиво заглянул в изумрудно-зеленые глаза, в которых уже блестели слезы.

– Ego te intus et in cute novi (лат. Я тебя знаю изнутри и в коже)… – вкрадчиво прошептал лукавый голосок, – Честно признайся мне, Себастьян, отчаянно нуждающаяся больница тебя ведь совершенно не волнует… У тебя тут личная выгода… Давай-ка, выкладывай все начистоту миленькому Мартину…