Закатный неба отголосок.

Как будто на глоток до дна

Плеснули красного вина.

Вот пионер. Из гипса он.

Разглядывай без риска.

С трубой, чтоб пал Иерихон

И взглядом василиска.

Мы были молоды тогда,

Как счастливы мы были.

Пятиконечная звезда,

И Ленин не в могиле.

Лишь смолкли мятежные скрипки,

И замерли вздохи валторн,

В тоске сопричастности зыбкой

Мы вышли и сели в авто.

И скорости пьяной крещендо

Нам не было силы унять,

Настолько обильно и щедро,

Искусства сошла благодать.

От бури мгла, на дубе цепь,

Вино на столике в графине.

У немца Германа есть цель —

Три карты бабушки-графини.

Волхвы свободным языком

Твоей кончины не предскажут.

Все будет так, как карта ляжет,

А памятник уже потом.

Куда деваться, в страшной думе я,

От межсезонного безумия,

От тяжкой муки полнолуния,

От грома – молний первых гроз,

От аллергического тополя,

От невротического Гоголя,

От поэтичного некрополя

Овидия «Метаморфоз».

Природа мысли суетна и странна.

Роятся параллельно и нежданно

Сны разные – свод разума дал течь.

Офелия и тысячами братья,

Гвидон и Бабариха, баба сватья,

И Крым, его гористые объятья,

И Южного креста над ним распятье.

Зачем они? Игра не стоит свеч.

Какой такой песчинкою прибоя

Судьба определила нас с тобою,

Чтобы до срока в жизни уберечь?

Нас смяли, нас почти что взяли в плен.

Прожившие свободными с пеленок,

Теперь мы разложение и тлен,

Мы кораблекрушения обломок.

За новою добычей гончий пес

Шлагбаумом вытягивает выю

Не зная ни пощад, ни передоз,

И держат высь орлы сторожевые.

Остерегайся злого умысла,

И вероломством не греши.

А то бы как не пригорюнился

Веселый нрав твоей души.

Блуждают песни неприкаянно,

Не в силах отыскать певца.

А где твой брат – спроси у Каина,

А лучше – у его отца.

Какое печальное эхо

Родил во мне сумрак ночной.

Мне снилось, что я переехал,

Что я не остался с тобой,

Что вдаль простиралась дорога,

Что думалось, мыслью скользя,

Что всюду мы ходим под Богом,

И что заблудиться нельзя.

Весь молодой, неугомонный,

Астральный паритет храня,

Рудольф Нуреев, лик иконный,

Витает рядом в свете дня.

Ему и памятник в Казани,

На гроб на кладбище цветы,

И наплевать, что рассказали

Про субкультуру наготы.

Потомок Чингисхана, вроде,

Принц крови с гордой головой.

И, говорят в честном народе,

Теперь уж точно не изгой.

Смешалось всё, как у Облонских,

И Пастернак, и Заболоцкий,

И рикошетом по вискам,

И Гумилев, и Мандельштам.

И в переулочках московских,

И Ахмадулина, и Бродский,

И ни на выход, ни назад,

И листопад, и листопад.

Нас было много, цифра веская,

Почти несметное число.

Но вычитанье жизни резкое

Внезапно лучших унесло.

Перемести места слагаемых,

Их сумма будет неизменна.

Пути судьбы непознаваемы,

Хотя просты и откровенны.

Но ни хореем, ни анапестом,

Ни амфибрахием, ни ямбом

Не перепишешь песню начисто.

Категорически и явно.

Мораль моя и ценность интеллекта

Рождаются из моего нутра.

Как четкий абрис Невского проспекта

Родился только волею Петра.

А если ты случайно недалекий,

Тебя в Спинозу с боем не развить.