Шрифт:
Мог, конечно, случайно подслушать…
Арник свернул в боковую улочку, подозрительно оглянулся, снял кольцо и спрятал в карман.
— Ты что невеселый? — встретила сына Настасья Ивановна. — Случилось что-нибудь? На троллейбус цеплялся? Оштрафовали?
— Да нет, ничего.
— Пенсию получил?
Арник снова невольно схватился за карман.
— Да, все в порядке.
— А книжка?
— И книжка на месте.
Настасья Ивановна настороженно приглядывалась к сыну:
— Что-то с тобой неладное.
— Контрольная у нас.
— Не первая и не последняя…
Эти немудреные слова, не имеющие, казалось бы, прямого отношения к случившемуся, почему-то успокоили Андрея:
«…Парень знал, что я получил деньги в сберкассе. В троллейбусе в толчее мог запросто в карман залезть. Но деньги и сберкнижка — все в целости. Значит, не такой парень… Обыкновенный любитель попугать зелененьких…»
Максимчук пытался забыть о неприятной встрече, взялся за учебники. Но едва раскрыл книгу, буквы сдвинулись четко: «кольцо». Арник вздрогнул, засуетился, бестолку перелистывал страницы, не мог сосредоточиться. Смотрит в учебник, букв не видит, все расплылось перед глазами.
«…А тетеньку, тетеньку эту загубили».
— Мама! — вскочил из-за стола Арник. — Я сейчас вернусь. Сбегаю тут к товарищу. Задачка попалась правильная…
Настасья Ивановна тревожным взглядом проводила сына.
И снова каменный двор, стоглазый серый дом. Арник не знал, зачем пришел сюда, все спуталось, цеплялось бессвязно «…по всему городу разыскивают…»
— Янка! Янка-а-а! — хотел позвать Арник и не мог.
Торчал посреди двора, заглядывал в чужие окна — казалось, вот сейчас что-то случится, раздастся крик, позовут на помощь.
Но в доме все было тихо.
Один за другим вспыхивали вечерние огни. По-праздничному наполнялись светом квартиры, и в этом праздничном свете угадывались покой и уют.
Только одно окно выделялось черным пятном.
И над ним высоко в небе лучистая звездочка, далекая-далекая, но такая родная, заветная, словно маленькая частица сердца, самая сокровенная частица души.
— Янка-а!
Рокот легковой машины заглушил крик. Зеленая «волга», мерно покачиваясь, вкатила во двор, развернулась и застыла у крыльца.
Распахнулась дверца, первой проворно выпрыгнула Янка, за ней мама в ярком весеннем пальто.
Еще немного, и наверху вспыхнуло оранжевым светом окно, растопив черный прямоугольник. Потом новая вспышка света в хрустальном переливе, еще более яркая.
Но звездочка над ним, серебристая звездочка высоко в небе, наивная, ясная, как в забытых детских сказках — померкла.
Андрей глянул напоследок — в окне хрустальный пересвет — и нехотя побрел домой. Повторял про себя окостеневшее, затасканное: «все в порядке, все в порядке». А думал о том, что было жизнью или смертью для него.
«…В машине приехали, окна весело светятся и сами веселые. Все в порядке…»
Ночью Андрей спал плохо, метался, разбудил вскриком Настасью Ивановну.
— Щеголяете зимой по-весеннему, — журила она сына, — патлы распустили. Шевелюра! Тоже мне, итальянцы нашлись. Так у них там климат жаркий, апельсины цветут.
Заполночь Андрей угомонился, лихорадка прошла, и даже горячим отпаивать не потребовалось.
Схватился чуть свет, и снова исподтишка подкралась тревога.
Пять часов… Начало шестого…
А стрелка тянет все вперед, к привычному неугомонному школьному дню.
А потом? После школы? Конец смены, последний звонок, гул коридоров, последний оклик товарищей:
— Арни-ик!
И все оборвется: и звонок, и школа, и голоса друзей.
Только рожа зеленоглазого…
Арник уже не успокаивал себя, не повторял: «в порядке…»
Не пытался обманывать себя: авось, да как-нибудь. В жизни выпала трудная минутка, придется отвечать за каждый шаг.
«…А что если парень сказал правду про кольцо?»
Могла ли Янка попасть в эту компанию?
Нет, она хорошая, чистая…
Чистая! А люди вокруг нее?
Все эти «общие» с дикими вечеринками, танцульками?
Могли подарить колечко?
Ну, а что же он — Андрей Максимчук — как теперь ему поступить? Явиться в назначенный час в кафетерий?
Но время шло, приближался этот час…
Вдруг в коридоре звонок.
Арник не успел или не решился выйти — дверь открыла Настасья Ивановна.
Тихо. Не долетает ни слова. Потом негромкий говорок: