Шрифт:
Янка так и не рассталась с перстеньком и спать улеглась, крепко зажав его пальчиком: может, до утра палец распухнет и станет лучше держать кольцо.
Ночью привиделось ей худенькое, потемневшее лицо с маленькими, как осенний дождь, слезинками, застывшими в глубоких морщинах.
Янке стало не по себе, но потом пришло на выручку короткое привычное слово:
— Подумаешь!
Сказала себе: «подумаешь!» и ни о чем не стала думать. Повернулась, уткнулась носом в ковер, уснула безмятежно.
Максимчуку казалось, что весь класс украдкой наблюдает за ним и Янкой, в каждом взгляде угадывалось любопытство. Он сторонился ребят, разговаривал неспокойно, повздорил с товарищами, урок отвечал неважно. Учитель оценки в журнале не выставил, а только напомнил всем, как надо распределять время перед экзаменами.
И в этот день Арник не ждал Янку под старым каштаном, встретил случайно — Янка стояла у театральной афиши рядом с какой-то лохматой девицей в красной, крупной вязки, похожей на кольчугу кофте.
— В кино собираетесь? — спросил Арник.
— Ничего не в кино. Так себе, о жизни разговариваем.
— О жизни — это полезно…
Впервые эту девицу Арник увидел минувшей осенью, на танцплощадке. Девушки кружились вдвоем — было еще рано, ни оркестра, ни публики — разучивая какой-то лихой танец. Арник подозвал Янку:
— Кто эта дикая девуля?
— Подруга моей подруги.
— Что у вас общего? И, между прочим, как ты попала на танцплощадку?
— Так же, как ты, вход свободный.
— Ничего мне не сказала…
— А мне в милиции сказали, что я самостоятельная. И даже с паспортом поздравили.
Однако с подружкой Янка распрощалась и весь вечер посвятила Арнику. После того лохматая девица на глаза Максимчуку не попадалась.
А сейчас вот, у афиши, в красной кофте на фоне желтого афишного пятна: «Цирк. Последние гастроли».
— Если о жизни, это полезно… — Арник не договорил: приметил на руке Янки кольцо — золотистая змейка с хитрыми глазками. В школе этого кольца у Янки не было. Весь последний урок Арник смотрел на ее руки, ему нравились нежные руки с тонкими, красивыми пальцами.
Янка перехватила взгляд Максимчука.
— Ну, прощай, — Вика, — кивнула она подружке, — все, как договорились.
— Минутку, — остановила ее девушка в красной кофте и обратилась к Арнику: — Извини. Берем минутку!
Она отвела Янку в сторону:
— Опять этот парень. Что за тип?
Янка смутилась:
— Да так, школьный товарищ.
— Аккуратный цыпленочек. Приведи когда-нибудь на вечеринку. — Вика удалилась, раскачивая узкими бедрами.
— Чучело, — буркнул ей вслед Арник, — кто она? Ну, говори, кто?
— Я же сказала: общая знакомая.
— Ненавижу таких, общих!
Он смотрел на Янку так, будто старался что-то понять, будто в чертах ее лица заметил непривычное.
— Я сразу угадываю, когда ты бываешь у этих общих. Совсем другие глаза. Чужие! И говоришь со мной иначе. И думаешь, наверно, по-другому.
— Брось, Андрюшка… Не надо слишком глубоко в глаза заглядывать. Страшно станет.
Янка еще в шестом классе изобрела для Андрея красивое имя: Арник. И теперь только изредка, невзначай, обмолвится, вспомнит человеческое — Андрей.
— Смешной ты, Арник! Какой-то такой — мужичок с ноготок. С тяжелыми дровишками. Из леса, вестимо…
— Ты снилась мне Дюймовочкой, которую похитила отвратительная болотная жаба.
Ресницы Янки дрогнули, глаза стали жалостливыми, она хотела что-то сказать, но Арник перебил:
— Кольцо! Никогда раньше не видел…
— Разве не рассказывала? Наше… Наше фамильное кольцо. Старинное. Талисман. О нем в нашей семье целые легенды.
Арник верил ей. Это не было наивностью: он хотел, чтобы каждое ее слово было правдой. Она не могла, не смела изменить правде их детства, их юности.
И Янка заговорила торопливо, с напускной беспечностью:
— Знаешь, наша воспитательница, ну, еще в детском саду, — пела нам песенку:
Носи-носи колечко, Носи, не потеряй…А сама колечко не носила. Мы ее спрашивали: «А почему у вас нету?» Она отвечала печально: «Теперь не модно…»
— А теперь модно? — сощурился Арник.
— Да, модно. — И вдруг с неожиданной ласковостью, забыв все — и «общих», и то, как попал к ней перстень: — Возьми на память кольцо! Дай руку, я сама надену.