Шрифт:
Он повеселел, глаза ожили:
— Мне и врачи так говорили. Один там есть, хороший дядька. Ты что, говорит, ты что, мужик, скис? Мне, говорит, в молодости азот в легкое вдували. А теперь все обратно выдули и ничего, живой. Моржом плаваю.
Но потом снова задумался:
— Играть все равно не позволят.
— Ну почему не позволят? Почему не позволят! Играй себе сколько угодно. На валторне не позволят — подбери другое. Мало ли музыкальных инструментов на свете. Подумаешь — валторна.
— На барабане, что ли, барабанить!
— А что? И на барабанах концерты дают. Главное — музыкальность и талант. С твоим талантом…
— Ты не понимаешь! Я духовой оркестр люблю. Слышала когда-нибудь духовой? Настоящий. Сила! Знаешь, как медь звучит! А еще бывают серебряные оркестры. Серебро, понимаешь!
Все же он успокоился, мечтал вслух о том, как все устроится, непременно выздоровеет, и серебро зазвучит.
Я шла рядом, слушала его и думала: удивительно, простое, обыкновенное слово. Я ведь ничего не совершила, ничем не помогла. Он поверил моему слову.
Раньше я не верила в слова!
Наконец собралась, ответила тете Кларе.
«Дорогие мои, любимые!
Получила Ваше письмо. Спасибо. И за подарок, и за все. Но вы, тетя Клара, пожалуйста, больше пишите о здоровье дяди Григория. А насчет моего приезда — не знаю. Мне тут по хозяйству приходится. Старики совсем старые. Наши все работают. Им трудно без меня. Разве что на Первомай вырвусь. Крепко целую. Пишите. Пусть и Артур строчку припишет. Как его дела? Читала про его команду, но его имени в составе не было.
Ваша малютка Марина».Сегодня узнала, случайно подслушала, как получается недостача. Пришел хозяин (так за глаза называют директора ресторана) и взял из буфета бутылку три звездочки.
— На минутку, — говорит, — мой вышел. Потом перекроем.
Я слышала, как он выговаривал Тасе:
— Не в состоянии поллитровки перекрыть? А вдруг комиссия? Недостача. На что надеешься? Никто за тебя распинаться не станет!
Помолчал, покурил, заговорил ласково:
— На твоем месте, учитываешь, как можно жить? Все с зависти полопаются!
Потом совсем тихо:
— У тебя достаточно красивые ноги, чтобы занять приличное место и положение.
И продолжал уговаривать:
— Запомни, я к тебе с хорошим. Принял, устроил. И сестренка твоя кормится.
— Она за свои деньги кормится.
— А я ваших денег не считаю. И ничего не имею — пользуйтесь. Однако и меня не обижайте. С меня тоже требуют. Надо по-человечески.
— Интересно у вас получается, все наоборот. Перекрывать — у вас «по-человечески». А честно — продала!
— Молодец! Правильно ответила. Так всегда отвечай. Это я проверял тебя. Испытывал. Поняла? Так и дальше держись. Все правильно. Ажур. И не дай бог тебе промахнуться!
Я притаилась за портьерой и не знаю, что делать, не знаю, почему тогда не кинулась на него, — как посмел! Почему Тася позволила ему говорить такое? И жаль было Тасю, и противно, и стыдно, что подслушивала.
Дома хотела поговорить с Тасей, да не решалась, подойду, загляну в лицо и смолчу. И она смотрит на меня, как будто догадывается, о чем хочу заговорить, отвернется, займется домашней работой. Так и прошел вечер, сидим рядом — чужие.
Ночью проснулась внезапно, словно случилось что-то страшное.
«Он запутает, погубит Тасю!»
Успокаивала себя: он же похвалил — молодец, все правильно, испытывал тебя.
Старалась думать о чем-нибудь другом, хорошем, радостном. Но радостное в ту ночь не думалось.
Тетя Клара обмолвилась в письме одной строчкой:
«Артур доигрался на ринге, провалялся в больнице. Сейчас ничего, обратно на ринг собирается».
И вот мне представилось, что и я в больнице. Ну, вот, прямо все вижу — термометры, скляночки и я в сером халате под серым одеялом на белой койке. И кругом все белое. Между мной и Артуром стена, но мы очень близко друг от друга, и я слышу его дыхание.
Утром очнулась — небо голубое, солнышко.
Распахнула окно — сколько весеннего счастья кругом!
Скорее в школу, к ребятам, чтобы уроки, звонки, переменки, смеяться, шуметь…
Не могла, не хотела вспоминать, о чем думалось ночью.
Ничего не было. Ажур.
И все же сказала Олежке:
— Будешь носить передачу, если окажусь в больнице?
Он удивленно уставился на меня:
— Ты всегда что-нибудь выдумаешь!
— Нет, ты скажи. Ты прямо скажи.