— Где ты живешь, Марина? Говорят, на Новом проспекте? Счастливая, все под боком: универмаг, ателье мод, кино, танцплощадка. Говорят, там у вас горячая вода и все-все?

Я ничего не ответила. Не хотелось почему-то рассказывать этой девочке про нашу хату на пустыре. Обычно прощалась с подружками у самого красивого дома на Новом проспекте: «Ну, мне сюда…» И пряталась в подъезде, пока скроются с глаз…

— А нам предлагали трехкомнатную, но папа отказался, — подхватила Вера Корж, — у нас, правда, дом старый, зато стены толстые. И потолок даже папа рукой не достает.

Она шла чуть впереди и смотрела не на нас, а на свой острый, стремительный нос. Наверно за эту привычку идти впереди мальчишки прозвали ее Лоцманом.

На углу Нового проспекта я стала прощаться.

— Ну, девочки…

— Нет, мы с тобой!

— Зачем, девочки? Дома вас давно ждут.

— Ну и что ж. Немного побродим по улицам.

— Нет, лучше в парк, — предложила Верочка Корж, — посмотрим на весну. Поговорим на вольные темы. Ты любишь вольные темы? Говорить и думать, что вздумается?

— Нет, девочки, давайте заглянем в магазины. Наверно, привезли что-нибудь, — настаивала Жемчужная и, поглядывая на меня, продолжала допытываться, — а вы гуляли так, коллективно? Все вместе, после занятий?

— Конечно! Путешествовали после уроков по городу; смотрели на жизнь, на современность. Ребята называли это седьмым уроком.

— Просто бродили по городу, и все? — воскликнула Верочка Лоцман, — и никаких приключений?

— Девочки, она замалчивает! — подхватила Жемчужная, — она все замалчивает.

И продолжала расспрашивать о девочках и мальчиках, о вечеринках школьных и внешкольных, о всяческих тайнах и приключениях И чтобы вызвать меня на откровенность, сама откровенничала. Мне было трудно отвечать, тревожно слушать, особенно тревожно потому, что напоминало прошлое. Но я слушала и отвечала, стараясь не уступить ни в чем этой девочке… Даже не заметила, как начался седьмой урок.

— Ваш дом самый красивый, — проговорила Жемчужная, окидывая быстрым взглядом Новый проспект-стильный!

— Да… Можно сказать, — не сразу ответила я.

— Высотный.

— Да, выше других.

— Универмаг близко.

— Да, совсем рядом.

— Я тебе завидую!

— Ну, что там. Теперь все… Очень многие переезжают. И мы скоро… И мы тоже переехали.

Шли медленно, подолгу останавливались у витрин. Я все ждала, когда им надоест шататься по улицам.

— Красивые у тебя туфли, — разглядывала меня Жемчужная.

— Это старые. Еще осенью привезли из Парижа.

— Ездили за границу?

— Служба…

— Служба? Как ты смешно сказала. Ты ведь не служишь!

— Так я не о себе!

Вспомнилось вдруг, что давно не было писем, и стало еще тревожней.

— Ну, девочки дорогие, пора домой.

— Нет-нет, мы с тобой!

Наверно, в каждом классе есть свои Мери, милые, бездумные, беспечные, которым все представляется легким, доступным. Всюду успевают и преуспевают, все знают, обо всем умеют поговорить, правда, потом трудно вспомнить, что говорили…

Но я не о них, я о себе!

Почему дорожу их мнением, почему верховодят они в классе? Почему они решают, что модно, что не модно, у кого собираться, какую пластинку вертеть, и мне лестно, когда хвалят мою прическу, платье, шляпку? Я могу сколько угодно осуждать, бранить, высмеивать их, но мне хочется быть первой среди них, ни в чем не уступать, ни единым словом, ни единой тряпкой.

Наконец мы расстались.

— Всего, девочки! — бросила я подружкам, свернула за угол, потом в первый подъезд, потом через двор, чтобы не увязались за мной.

Так всякий раз прощались мы здесь у подъезда нового высотного дома, пока не произошла эта история.

Вчера Катерина Михайловна остановила меня в коридоре:

— Марина Боса, зайдешь в учительскую после уроков.

Меня не особенно тревожат подобные приглашения, привыкла уже к разговорам в учительской, но на этот раз почему-то все уроки вертелось в голове: «Марина Боса!..» Перебирала в уме всяческие случаи нашей школьной жизни: ссоры, споры с учителями, разбитые стекла, переданные кем-то записки…