Шрифт:
Позвонили.
— Ну, вот… — порывисто поднялась Катерина Михайловна, — погоди, Толик, я открою…
Саранцев прислушивался к ее шагам — все такая же быстрая и шаги рассыпались звонко, как в школьном коридоре, — девочка с высшим образованием. Открыла дверь, не спрашивая, кто пришел, притихла и только уж потом:
— Маринка! Марина Боса!
— Я пришла, Катерина Михайловна… Я должна…
— Я ждала тебя. Я знала, что придешь!
— Я должна рассказать… Я долго не решалась…
— Хорошо, хорошо… Заходи, Мариночка. Я очень ждала тебя!
Рассказ Марины
Накануне дед наш ворожил по вечерней зорьке: солнце, мол, ушло в тучи и весь край неба над тучами разгорелся багровым огнем.
Перед рассветом что-то разбудило меня, тополя метались, стучали в окна. Пошла в школу пораньше, не сиделось дома. Причесалась гладко, туго повязалась косынкой, чтобы ветер не растрепал. На перекрестке вырвались сквозняки, обдали песком и цементом. Отбивалась от ветра и чуть было не споткнулась о ступеньку подъезда, в котором пряталась от ребят.
Вдруг на третьем этаже сквозняком распахнуло окно, посыпались осколки. Над головой закружил подхваченный ветром небольшой обрывок бумаги. Я не обратила бы на него внимания, но в окне появилось встревоженное, распухшее лицо, протянулась рука, словно хотела поймать листок. Я подумала: наверно, какой-то важный документ. Кинулась за листком — обыкновенный клочок почтовой бумаги. Написано что-то, фиолетовые чернила. Всего одна строчка. Я не хотела читать, зачем мне чужое? Но строчка так и осталась перед глазами «ни винить некого…» А из подъезда выбежал суетливый человек. Улыбается, благодарит. Выхватил листок и шмыгнул в подъезд. Я иду за ним, — показалось, что Тасин «хозяин» из кафе-ресторана. Голова такая же маленькая под модной велюровой шляпой и шагает так же нахально, но потом вдруг оглядывается.
И вот уж лестница, первая площадка, вторая.
А я все иду за ним…
У раскрытой двери он внезапно остановился, вижу, совсем другой человек. Хлопнула дверь, щелкнул замок.
Потом соседская дверь чуть-чуть приоткрылась, узкой щелочкой, ничего не видать, только вверху напудренный нос и внизу черный, блестящий нос косолапой собачонки. И сразу оба носа исчезли, дверь закрылась.
…А после уроков я узнала о том, что произошло.
Катерина Михайловна и Саранцев проводили Марину «до самой хаты», рассказывала потом Маринка. Бабця накинулась было на нее: «де блукала?» Но, приметив чужих, всполошилась; сгорбленная, морщинистая, как пересохшая земля, застыла на пороге. Потом, угадав добрых людей, успокоилась, хоть все еще продолжала ворчать — вот раньше жили, а теперь живут…
Катерине Михайловне вспомнилось сказанное Саранцевым: «Хату снесут».
Хату снесут, но живая душа ее незыблемо утвердится в новом возникающем мире. Великая честь и великая радость хоть малой долей содействовать счастью, жизнестойкости, силе разума этого мира, детей его…
— Итак, твой честный, непосредственный, искренний парень не явился. И не явится, надо полагать, — проговорил Анатолий.
— Меня всегда раздражала твоя категоричность.
— Не явится по той простой причине, что в данный момент застрял в погребке, уперся локтями в стойку, глубоко осмысливает бытие.
— Ты видел его?
— Торчит в кабачке. Раскис. Пьет. Разглагольствует.
— Как все это обидно, Толик. Неглупый парень. Душевный. Ты бы послушал его.
— Почему он не явился? Вот что хотел бы услышать. Почему не явился? Что это? Широта души, не укладывающейся в рамках времени и пространства? Малодушие? А впрочем, черт с ним. Обошлись без него…
— Значит, тебе все известно? Не терял даром времени в кафе?
— А ты думаешь, легко пробиться сквозь этот барьер неизвестных? Происшествие в сгустке жизни. Пробейся сквозь этот сгусток. Все эти завсегдатаи — Русланы, Викторы. И этот Сергей — участливый или причастный?
Шеф Саранцева слыл в отделении человеком правильным, требовательным, справедливым, а главное разумным, что всегда надлежаще ценится подчиненными, особенно молодежью. Это и в прозвищах отражалось: Сам, Вий, Старик — говорили о нем за глаза.
Молодых подкупало то, что войдя в кабинет, они прежде всего встречали человеческий взгляд, а потом уже отдавали должное регалиям и знакам служебного отличия.
— Вот тебе ниточка, Саранцев, — напутствовал вчера Анатолия Богдан Игнатьевич, — распутывай клубочек.
Но клубочек ускользал, ниточка оборвалась. Саранцев торопливо собирал в папку мелко исписанные листки, шелест бумаги раздражал его, раздражала эта бумажность подшитого дела, за которой не было еще подлинного раскрытия. Он повертел папку, бросил на стол, снова перебирал листы, когда вдруг кто-то приоткрыл дверь:
— Саранцев, тут к тебе!
И вслед за тем на пороге появился невысокий, по-спортивному собранный гражданин неопределенного возраста:
— Разрешите? — и тут же, без долгих слов: — Я относительно девицы из тридцать третьего номера. Относительно случая на Новом проспекте, дом номер тридцать три.