В столовой в обед появлялся мальчишка лет десяти. В чистой застиранной майке и трусах до колен, с огромной книжкой «Приключения барона Мюнхгаузена» подмышкой. Это был беспризорник. Зимой он жил где-то севернее в детдоме, а летом убегал к морю. Сердобольные подавальщицы кормили его борщом, кашей и разрешали брать хлеб, лежавший горками на тарелках.

К пляжу шли мимо фонтана на берегу, в котором всегда плескались мальчишки, явно пренебрегая морем. Курляндский каждый день спрашивал у них: «Как пройти к морю?» В полном восторге от тупости прохожего мальчишки каждый день объясняли, что вот оно море и есть.

Пляжи в Сочи были разделены на «женский» и «мужской». На пляжах медсестры выдавали каждому свернутую и трубочку циновку и накрахмаленную белую простыни, чтобы постелить на деревянный топчан, и строго по минутам следили, как бы отдыхающие не злоупотребили шлицем.

Вениамин Юрьевич хорошо плавал. Особенно любил неподвижно лежать на спине, уверяя, что он может так даже подремать.

И пять часов вечера на пляж приходила Валерия Барсова — великое колоратурное сопрано Большого театра. Она заплывала подальше, потом медленно плыла вдоль берега и пела несравненным хрустальным голосом: «Плыви мой челн по воле волн…». Пляж замирал в блаженстве. В то время Барсова строила свой красивый дом в стиле итальянского палаццо, который после смерти завещала детям юрода для школы искусств.

Кроме пляжа участвовали во всевозможных экскурсиях. В остроносеньком автобусе храбро петляли по узеньким горным дорогам на Ахун, на Красную Поляну, на фантастическое озеро Рица. Дороги еще не были заасфальтированными. Мелкая галька как горох била в днище автобуса. Автобус останавливался, где хотели: у зарослей ежевики, у одинокой, затерянной в горах хижины с огромным садом. Экскурсанты с удовольствием закупали французскую слипу, спускались с горы немного ниже сада и попадали в незапланированную экскурсией пещеру со следами нестирающейся сажи на стенах от доисторического костра..

Но все хорошее когда-нибудь кончается. Так и летний отпуск каждый год заканчивается тоже…

Работая в госпитале, Вениамин Юрьевич в 1945–1948 годах одновременно был доцентом кафедры челюстно-лицевой хирургии 1-го Московского медицинского института, где он проводил занятия со студентами, читал лекции и постоянно занимался наукой. В этот период стоматологии как наука громко заявляет о себе. По приказу № 548 МЧ СССР создается Стоматологический Комитет при Ученом медицинском совете МЗ СССР, членом которого стал М. Ю. Курляндский.

В послевоенные годы, до вступления в должность заведующего кафедрой ММСИ, В. Ю. Курляндский был включен в решение насущных для страны задач. Неслучайно в это время вышло более десятка его работ, основной темой которых была врачебно-трудовая экспертиза и реабилитация раненых в челюстно-лицевую область.

Он, как всегда, остро чувствовал необходимость решения той или иной проблемы именно в данный момент. Это умение предугадать и решать своевременные, актуальные для этого момента задачи была отличительной чертой научной работы профессора Курляндского.

Начало 50-х годов ознаменовало собой череду перемен в жизни Курляндского и его семьи.

Приказом № 531 по Лечебно-санаторному Управлению Кремля 26 декабря 1949 года Курляндского Вениамина Юрьевича назначили заместителем Главного стоматолога Лечсанупра Кремля по протезированию, с персональным окладом… Правда, через три года опомнились (пятый пункт) и перевели на должность консультанта.

В Лечсанупре Кремля Курляндский проработал до конца своих дней. Лечил многих выдающихся политических деятелей, и зарубежных в том числе. Как всегда, он помогал во время своих консультаций лечащим врачам расширять свой кругозор, обогащаться новыми знаниями. Пользовался у них огромным авторитетом и профессиональным доверием, хотя некоторыми результатами такого общения был недоволен:

— Почему у других стоматологов-консультантов на приеме по три-четыре пациента, а у меня не менее сорока. Вот коллеги уже давно дома чай пьют, а мы с вами уже который час разбираем больных…

В 1951 году семья переехала из маленькой, заставленной вещами, комнатки в отдельную квартиру. Наконец у профессора появился большой орехового дерева письменный стол. За ним можно было комфортно расположиться с рукописями, книгами, верстками.

За другим, круглым, столом он часто работал с аспирантами. Сначала он интересовался: «Что принес? Статью? Или главу из диссертации? Ну, читай».

Он устраивался поудобнее, и как будто бы дремал. Когда аспирант, дочитав, останавливался, Курляндский говорил:

— Молодец. Хорошо поработал. А теперь отложи в сторону свои бумаги, возьми чистый лист и пиши.

И он начинал диктовать. Это означало, что он уже мысленно сконструировал материал аспиранта, и теперь помогает ему преобразовать знание в публикацию, сфокусировать главное и определить выводы.

Трехкомнатная квартира на Новопесчаной улице казались огромной после покинутых пятнадцатиметровых апартаментов. В ней можно было потеряться. Иногда домочадцы искали друг друга в новенькой, только что выстроенной, пустой квартире: «Ау, ты где?» Вскоре квартира приобрела красивый и уютный вид.