Именно здесь была пережита мрачная и тревожная зима 1953 года.

Дом, в котором получили квартиру Курляндские, назывался ЖСК «Медик», соответственно жили в нем медицинские работники. Когда в январе 1953 года газета «Правда» объявила о разоблачении «террористической группы врачей» и начался известный сфабрикованный процесс по «делу врачей», почти каждую ночь во дворе появлялся «воронок» и увозил очередную жертву доноса печально известной В. Тимошук.

Кремлевский врач Тимошук по соответствующей наводке специальных органов «обнаружила», что в Кремлевской больнице работают врачи-убийцы. Начались аресты. Были арестованы известнейшие академики — В. Н. Виноградов и М. С. Вовси, профессор патологоанатом Я. Л. Раппопорт (кстати, он был из тех специалистов, которые констатировали смерть Сталина) и многие другие.

Гонениям подвергались и семьи «врачей-отравителей». В газетах передовики производства клеймили врагов народа, в цехах проходили «стихийные» митинги, партийная интеллигенция писала в газеты гневные письма. Зубастый народ тут же пустил горькую шутку, что «Вовси вовсе не Вовси». Акция была развернута в лучших традициях 37-го года.

В доме кооператива «Медик» были напряженные ночи. Курляндский не уезжал в командировки, а исчезал в командировки прямо с работы. Вечером, когда его ждали к ужину, он звонил из Минска или Баку, из Тбилиси…

Все шло своим чередом по мрачному сценарию, как вдруг после смерти вождя народов оказалось, как сообщило ТАСС, что убедительная Тимошук виновата в подтасовке и фальсификации фактов и необоснованности данных. У нее отобрали только что полученный ею орден Ленина, и вскоре она погибла в автомобильной катастрофе. Реабилитированные, измученные академики и профессора возвращались из тюрем. Все становилось на свои места, и последний акт сталинского террора ушел в прошлое.

Остается загадкой, как в водовороте непредсказуемых событий советской действительности уцелел уже известный, напористый ученый, консультант 4-го управления Кремля.

Некоторый свет на это проливает откровение директора ММСИ Г. Н. Белецкого. Во время «дела врачей» он занимал пост заместителя министра здравоохранения и у него были списки врачей — «врагов народа», подлежащих аресту.

— Ты тоже был в списках, — спустя время после этих событий сказал он доверительно Курляндскому, — но тебя нельзя было арестовать, потому что некем было заменить.

Время шло. Очередной правительственный переворот привел к руководству Никиту Сергеевича Хрущева. И опять все закрутилось в танце противоречий.

Для подъема сельского хозяйства уничтожались зерновые, и на их место внедрялась «царица полей» кукуруза. Кукуруза не проявила себя должным образом в условиях российских широт, которые совершенно не соответствовали степным американским, откуда Хрущев и привез идею кукурузного засилья. Зато исчезли гречка, пшено, зерновые. Импорта пшеницы не хватало. Вспахали целину. Получили высокий урожай. Но убрать и вывезти его не удалось: не хватило техники и помешало бездорожье. К съезду, для высоких показателей по производству мяса, извели огромное количество скота, и мясо тоже стали ввозить из-за границы.

Американцам пригрозили, стуча башмаком по трибуне, новым вооружением.

На идеологическом фронте наступила «оттепель». Но выставку авангардистов в Сокольниках раздавили бульдозерами. Появились шестидесятники. В крошечных квартирах с потолками высотой в два с половиной метра, в «хрущевках», на кухнях собиралась интеллигенция. Велись откровенные разговоры, смеялись над политическими анекдотами, рождались смелые литературные произведения. Но ограничения уже начали вводиться вновь. Свирепствовала цензура. Проскочившая в «Новом мире» повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» всколыхнулась общественность, вселяла надежду на свободу сломи По уже «Раковый корпус» Солженицына печатали за границей и читали его в основном таможенники, отбиравшие запрещенную литературу га границе, а идеологически подкованные фигуристы, получавшие за рубежом подарки после выступлений, выбрасывали из пакетов «Доктора Живаго» Б. Пастернака.

Живую мысль опять пытались взять в оковы. Теоретические науки официально свертывались. Теория — это так гуманно! Наука должна служить практике. Общее направление в духе времени отразилась в появлении журналов «Наука и жизнь», «Химия и жизнь» и пр. И мысли тоже нечего витать в облаках. Появилась газета «Литература и жизнь», где много писали о соцсоревновании. Возникла и с энтузиазмом понеслась бесплодная дискуссия «физиков и лириков», в которую, правда, иногда пытались вдохнуть свежие мысли и идеи.

Что было совершенно положительной тенденцией в то время — это огромный интерес народа к знаниям и литературе. Длинные очереди выстраивались на подписку на га-четы и журналы. Научно-популярная литература, как и художественная, сметалась с прилавков. Появились очень популярные в то время книжные базары, где можно было приобрести книги и книгами обменяться.

Однажды в квартиру Курляндского позвонил Самуил Яковлевич Маршак. Трубку сняла жена:

— Нина Федоровна! Послушайте! Я написал Вениамину Юрьевичу оду! — сказал Самуил Яковлевич.