— Вы плохой лжец, Говин.

Рыцарь понурил голову.

— Извините меня. По правде говоря, я никогда не умел лгать.

— Надежда часто походит на ложь, которую мы внушаем себе. Если мы не найдем этот скипетр, возможно, мы найдем другой выход.

— Я приложу к этому все свои силы, Ваше Величество.

Айлин улыбнулась ему, ибо не могла усомниться в искренности его слов. В памяти всплыл образ ее детей, и она почерпнула в нем мужество, чтобы пуститься в путь. Нилас описывал котловину с воздвигнутым кругом камней, укрывающим артефакт. От колдовства этого места ее защитит заклинание. Королева повторила слова заклятия и взмолилась, чтобы время воспользоваться им настало поскорее.

Юная Аскель вернулась к своей семье в ясную погоду. Ее брат Кларион валялся на каменном выступе, бездельничая после долгой трапезы, как обычно. Прежде всего он узнал крылья сестры, ее своеобразный полет. Затем он различил ее черты. Сердце у него забилось от радости, что после столь долгого отсутствия видит ее живой. Но он подавил желание взмыть и окликнуть ее: слишком хорошо он помнил тщеславие Аскели и не хотел портить ей настроение своим нетерпеливым энтузиазмом.

Уже несколько его сородичей присоединились к ней в воздухе, чтобы собраться в эскорт. Они резвились вокруг нее, и настроение у Клариона сразу же испортилось. Он отыскал ее снова много позже. Она улыбалась, как тот самый ребенок, которого он знал, но что-то в ее взгляде изменилось.

— Как прошло твое путешествие? — спросил Кларион, когда они наконец остались одни.

— Это было приключение, а не путешествие. Грандиозное приключение.

— Представляю себе…

— О нет, ты себе не представляешь, Кларион.

— Как всегда заносчива, я бы сказал.

— А ты, как всегда, вредный.

Кларион покачал головой.

— Ну, — продолжал он, — покажи мне тот трофей, о котором все уже судачат. Я бы тоже хотел им полюбоваться.

Аскель выпрямилась, выпячивая грудь.

— Я не очень хорошо его вижу. Встань в профиль, ладно?

Сестра подчинилась. Ее грудь была деформирована выступом: на ней без труда различались очертания человеческого черепа, засунутого в нее через разрез, шрам от которого все еще не сгладился. Кларион медленно кивнул при виде этого зрелища. Он попытался представить себе, каких усилий и боли стоило такая работа: самому разрезать кожу, чтобы сделать костяную вставку. Не говоря уже обо всем предшествующем: убить человека, утащить его, отделить голову, а затем ее отскоблить. Его передернуло.

— Скажи — потрясающе, нет? — спросила Аскель, не заметившая отвращения брата.

— Потрясающе. Это, надо думать, было… опасно.

— Очень опасно. Люди редко ходят поодиночке, и они реально воинственные. Посмотри.

Она повернулась к Клариону другим боком и подняла крыло; на коже виднелся длинный порез. Его окантовывала светло-серая кайма.

— Они бросаются острыми снарядами, — пояснила Аскель. — Мне повезло, что этот вошел не под прямым углом. Но, если хочешь знать, это все равно чертовски больно.

— Не сомневаюсь.

— Я готова была упасть в обморок. Это не говоря о том, что они за мной гнались, и я оказалась зажата под аркой: никак не улететь.

Она стала пересказывать этот эпизод в мельчайших деталях. Сначала Кларион испытал сострадание, потом ему стало не по себе, и наконец он задался вопросом, не свихнулась ли попросту его сестра.

— Вот что значит быть драконом, Кларион, — заключила она.

— А я кто? Горный козел?

— Нет, не козел. Горный козел проворнее и смелее. И чтобы прокормиться, он идет на безумный риск. Почему бы тебе не рассказать мне, чем ты занимался, пока меня не было?

— Жил.

— А подробнее?

— Я бессмысленно рисковал. Например, ждал свою сестру и надеялся, что она изменилась.

Аскель раздраженно покачала головой. Кларион решил, что она сейчас выйдет из себя, и уже наслаждался перспективой ядовитой пикировки. Но она глубоко вздохнула и сказала:

— Я изменилась. Я уже не та, что прежде. Как могло быть иначе?

— Какая скромность, — подтрунивал ее брат.

— О, нет, не пойми меня неправильно, в этом нет ничего необычного: в подобной ситуации изменился бы любой. Даже ты, Кларион, не остался бы прежним.

Аскель провела ладошкой по выпуклости на груди, прежде чем уйти со словами:

— Надеюсь, ты придешь на праздник.

И эта вечеринка превзошла все, что Кларион мог себе вообразить. На этот раз он не остался стоять в стороне, а слился с буйной толпой. Не то чтобы у него было хоть малейшее желание разделять ликование: просто он хотел понять, что так восхищает его соплеменников. Ответ не заставил себя долго ждать. Как и предсказывала его сестра несколькими неделями раньше, деяние Аскели вернуло всем кланам ощущение гордости. Никто не видел в этом поступке жутковатого варварства: они восхищались трофеем и его символизмом. Рядом с Кларионом объявился Галоан и сказал: