Не проворачивая ручку, чтоб уменьшить напор или изменить температуру на более комфортную, Уэнсдей медленно сползла спиной по влажному кафелю и присела, подставляя лицо прямо под хладные{?}[тоже не ошибка] иглы, кои врезались даже в глаза. Но она упрямо не позволяла себе сомкнуть век, созерцая, как полупрозрачная пелена, будто какая-нибудь мигательная перепонка {?}[из википедии: прозрачное или полупрозрачное третье веко, существующее у некоторых животных, которое позволяет защищать глаз или увлажнять его без потери видимости. Некоторые рептилии, птицы и акулы имеют полноценную мигательную перепонку.] застилает беззащитную поверхность глаз.

Весь спектр неприятных ощущений отвлекал её от тянущей боли в животе, напоминающей ту, что её сопровождала раз в месяц до тех времён, пока по вмешательству Тайлера у неё не пропали бесследно менструации.

Невольно она коснулась живота. Какие-то девушки кричали об адских муках во время и после первого раза, а другие распинались об ощущении бабочек в животе, а у Уэнсдей там какие-то когтистые упыри царапали матку изнутри и сворачивали маточные трубы. В остальном — ничего необычного. Во влагалище — ни боли, ни странных новых ощущений.

Представляя на своём месте Вайпер, Уэнсдей подумала, что если бы описывала её ощущения, то там прослеживалась бы положительная, в общепринятом значении, динамика, и её эмоциональный фон можно было бы описать одним словом: радость.

Несмотря на боль в животе и ворох мыслей о другом, она не жалела, что решилась на секс с Ксавье. Чёрное сердечко и вовсе стучало так громко и безудержно, что только стук струй холодной воды и мог заглушить его полный радости припадок.

Но его счастье не могло завладеть всею душой: странное чувство упиралось в жёлтую ленту в паутине души. И хотя эта лента пыталась сообщать, что она только за эти эмоции, Уэнсдей мгновенно вспоминала о Сольейт. И о другом человеке, который также мог ассоциироваться с жёлтым. Юджин Оттингер. Мальчишка, который своей смертью смог вызвать в ней ту волну боли, что довела её до истерики. Уэнсдей старалась не вспоминать о том позорном происшествии, но и отрицать факт, что оно случилось, не могла.

Два самых ярких человека в её жизни погибли. Несчастного Юджина и вовсе убили так же просто, как пешку, от которой шахматист не брезгует избавиться. А Сольейт Уэнсдей до последнего считала подозрительной личностью. А эта девочка отдала свою жизнь ради неё.

Аддамс больше не ненавидела жёлтый цвет, считала его даже хорошо сочетающимся с чёрным, но всё-таки это яркое недоразумение тянуло за собой полосу смертей. Смертей тех, кто заслуживал жизни.

Пока Гидеон Ришар просто сидел в тюрьме, а Патрисия Торп и вовсе разгуливала где-то по планете Земля. Что ж, Гидеон хотя бы носил жёлтый браслет своей секты. Нашлось у жёлтого цвета и что-то хорошее.

— Эй, ты там в порядке? — Ксавье постучал в дверь и, кажется, открыл её.

Но Уэнсдей не видела: душевую кабину отгораживала задёрнутая штора.

— Я думаю о бренности и бессмысленности нашего бытия и пытаюсь прийти к умозаключению, что из себя представляет жёлтый цвет. А ещё пытаю себя холодной водой. Странно, но мне это не нравится, — отчеканила она медленно.

— Ясно, всё в порядке, — хохотнул Ксавье. — Но всё же советую тебе вылезать, а то мы так на бал не успеем.

— А нам туда надо?

— Ты так и не станцевала со мной вальс. Ну или хоть что-то, — намекнул парень, и дверь закрылась.

Несколько минут Уэнсдей продолжала подставлять тело ледяному потоку, но вскоре встала и быстро закрутила ручку. На голову опало ещё несколько капель, прежде чем она вышла из душа.

В ванной Ксавье висело несколько полотенец. Сомневаясь, что он против, — а если против, её эта мелочь не волновала, — Уэнсдей завернулась в самое тёмное из них, безжалостно отжала влагу с волос и вышла в комнату.

Парень, уже одетый в чёрно-жёлтый костюм, сидел на кровати, скользя суженными зрачками по листу, исписанному печатным текстом. По фактуре бумаги Уэнсдей отличила свою рукопись. А маленькая клякса на уголке листа сообщала, что он читал ровно центральную страницу её романа.

— Ты читаешь мою книгу, — сказала она, и парень оторвал взгляд от листа. Его зрачки тотчас расширились, а на щеках появились ямочки.

— А сама Уэнсдей Аддамс стоит в моей комнате, в одном полотенце, с распущенными волосами и без макияжа. А до этого сама Уэнсдей Аддамс переспала со мной. Но при этом я всё ещё не дочитал её подарок мне. Некрасиво получается, — продолжая улыбаться, он аккуратно отложил лист на тумбочку.

За бережное отношение к её творению Уэнсдей почти захотела снова слиться с Ксавье в поцелуе.

— Ты читаешь достаточно быстро, что похвально. Я думала, ты читаешь не быстрее среднестатистического человека.

Он хохотнул, улыбаясь ещё шире.

— Ты можешь снова создать платье? — спросила резко Уэнсдей: не видела смысла продолжать диалог об её книге, пока та не дочитана.

— Я уже, — он кивнул на другую половину комнаты: там, на пустой кровати, где отсутствовало даже постельное бельё, лежал роскошный чёрный наряд.