Инкогнито и флаг - две вещи, казалось бы, несовместимые, однако приказание есть приказание.

– Есть, - вдогонку коморси сказал начальник дивизиона и, повернувшись к Дымову, тихо добавил: - Вот так ящерица!

Для маленьких истребителей коморси - слишком большое начальство. Кроме того, с его темпераментом он на соседнем истребителе будет ощущаться как снаряженная граната в заднем кармане брюк. Все это хотел высказать начальник дивизиона своим тихим замечанием, но ограничился только сказанным.

– Ладно, - также вполголоса успокоил его Дымов.
– Пускай.

Первым отошел стоявший с краю "Счастливый". За ним поочередно снялись остальные. Журча моторами, они медленно пересекли гавань и ошвартовались у минной баржи "Дон".

Мины" принимали маленькие, типа "рыбка", с заостренным корпусом и длинными усами. Дивизионный минный специалист Заболоцкий обошел истребители, на каждом равнодушным голосом повторяя одно и то же:

– Инструкции выдает на барже товарищ Клокачев. Такой толстый и бородатый. Главное дело - сахар. Раньше времени его не заряжать: может размыть брызгами либо дождем. Перед постановкой непременно проверить - с этим добром запросто рвутся.

– Рассказал, - возмутился Васька, когда очередь дошла до "Смелого". Какой такой сахар рвется?

– Дура, - ответил Ситников.
– Не рвется сахар, а предохраняет. Понял?
– и ушел в кают-компанию собирать карты к походу. Васька ничего не понял.

Объяснение пришло в лице самого товарища Клокачева, старшины-минера. Он осторожно сполз по скользкой доске и в самом деле оказался очень толстым. Борода у него была черная и казалась привязанной.

– Просю, товарищи, - сказал он не подходящим к его внешности тонким голосом и, когда команда собралась, прочел краткую лекцию: - Сахарный предохранитель действует на основании распускания в воде сахара, заряженного в коробку. Вот, - и он ткнул пальцем в открытую коробку на мине.
– Не встречая больше сопротивления упомянутого сахара, пружина отходит. Вот, - и показал, как она отходит.
– Отходом названной пружины освобождаются усы, приводящие в действие ударное приспособление. Вот!
– и пощелкал по ударному приспособлению.
– Мина тогда становится опасной, после чего каждое прикосновение к ней сопровождается ее взрывом.

– Здорово, - восхитился Васька.
– Значит, сахар. Система поистине была великолепна. Клокачева Васькин восторг умилил. Он улыбнулся и, как павлин свой хвост, широко распустил бороду.

– Сахар, салага. По выделке даже форменный леденец. На, откушай гостинца!
– и вынул из мешка желтый кубик.
– Сделай одолжение!

– Чего там, - смутился Васька. Леденцов он не видел уже года три.

– Да ничего. Я от души. Просю.
– Голос Клокачева звучал неподдельной лаской, и Совчук поддержал:

– Ешь, когда дают.

Отказываться было неудобно. Васька нерешительно взял кубик, повертел его в пальцах и сунул в рот. Сразу же леденец, точно живой, сам выскочил на палубу. От страшной горечи Ваське свело скулы. В глазах его пошли цветные круги, и он даже зашатался.

– В целях предосторожности, - спокойно продолжал Клокачев, - поскольку наблюдались случаи самовольного поедания командой предохранительного сахара, данный сахар изготовляется смешанным с медицинской хиной, особо горьким и для потребления в качестве пищи никак не пригодным.

Команда смеялась и подначивала, но Васька, выпрямившись, молчал. Он уже научился держаться.

– Добре, - сверху, с баржи, сказал начальник дивизиона. Он видел все происшедшее, и Васька ему понравился, однако долго он о нем не думал. Начиналось другое дело, более существенное.
– Ситников, иди к "Буденному". Примешь товарища коморси.

– Есть принять коморси!
– прокричал высунувшийся из люка Ситников. Выскочил наверх, осмотрелся и позвал: - Салага!

Васька не мог разжать губ.

– Тебя зовут или не тебя?
– удивился Ситников.
– Пристопорь на гроте флаг коморси. Тот, что дал начальник. Понял?

– Есть!
– с крайним напряжением выговорил Васька и пошел выполнять приказание. Очистил фалы, привязал к ним свернутый красной колбаской флаг и только тогда, отойдя к борту, начал отплевываться.

Истребитель, покачиваясь, дрожал. Тяжелая фигура Клокачева, стоявшего на корме баржи, медленно оседала в сумерки, в мелкую пыль затихавшего дождя.

– Стервец брюхатый, - пробормотал Васька в промежутке между двумя смертельно горькими плевками.

– Обалдел, сынок?
– неожиданно спросил Ситников. Он не оборачиваясь видел все, что происходило на его истребителе, и не мог допустить беспорядков. Будет. Все море заплюешь... На фалы флага коморси, слышь!

– Есть на фалах, - ответил Васька, снова становясь к мачте. Он уже знал: служба не допускала разговоров.

Ситников подходил мастерски - с крутого поворота. У самого "Буденного" дал задний ход и остановился, как приклеенный. Вода вскипела мелкими пузырями и затихла. Наверху вахтенный побежал доложить. Потом на истребитель упал штормтрап, и по нему на палубу спустились двое: высокий, весь в черной коже, с резким лицом под командирской фуражкой, и низенький, в сером, ничем не замечательный.