Смерть императора Мануила стала тяжелым ударом как для ромеев, так и для франков Заморской земли. При императоре Мануиле I Комнине, Ромейская империя окончательно признала права франков на господство в Сирии, Ливане и Палестине, в том числе — и право господства франкских князей над Антиохией, чего категорически не желали признавать ни Алексей I, ни Иоанн II. Более того, в понимании Мануила сюзеренитет империи над франкскими государствами Заморской земли призван был не просто установить некую форму зависимости сирийских и палестинских франков от державы ромеев, но создать союз христианских государей, призванный сдержать возраставшую мощь мусульманских правителей Востока — Кылыч-Арслана II, Нур-ад-Дина и пришедшего к власти в Египте Салах-ад-Дина. Став главой этого союза, император Мануил не просто требовал от франков послушания и поставки войск; он предоставлял щедрые дары своим вассалам, ограждал их владения от вторжений (как военными, так и дипломатическими мерами) и, наконец, скрепил союз с франками рядом династических браков. Так, эпоха сюзеренитета Мануила над франкскими Антиохией и Иерусалимом может считаться наиболее продуктивным и гармоничным периодом греко-латинских связей в восточном Средиземноморье эпохи крестовых походов. У антиохийских и иерусалимских франков были все основания оплакивать Мануила. С его смертью они теряли не только щедрого и внимательного к нуждам своих вассалов сюзерена, но и мощного союзника, который мог (как с помощью военных, так и дипломатических мер) сдерживать усиливавшийся натиск анатолийских тюрок, Зенгидской Сирии и Айюбидского Египта. Архиепископ Гильом Тирский с горечью пишет о кончине василевса: «достойнейший и приснопамятный муж, величайший из всех князей земных, господин наш император Мануил Константинопольский, сбросив бремя земной плоти, передал свою душу в райские пределы» [1624] .

Пожалуй, наиболее «своеобразную» реакцию на смерть Мануила выказал его шурин — князь Боэмунда III Антиохийского. Когда весть о смерти василевса дошла до Антиохии, князь Боэмунд III немедленно отказался от каких-либо обязательств перед своей супругой — Феодорой Комниной. Не дожидаясь и не требуя официального церковного расторжения брака, Боэмунд III, воспользовавшись «услугами» одного из своих придворных капелланов, венчался со своей любовницей — Сибиллой де Бурзей [1625] . Феодора и ее дочери были «отосланы» князем [1626] . То, что расторжение брака с Феодорой прямо связано со смертью Мануила, вряд ли можно подвергать сомнению. Однако это импульсивное решение личных, семейных проблем, к которому одержимый новой страстью Боэмунд III прибегнул как только узнал о кончине своего могущественного сородича, ни в коей мере не следует считать разрывом антиохийских франков с Византией. Напротив, он выявил парадоксальную приверженность латинян Антиохии идее союза с империей. Развод Боэмунда III с Феодорой Комниной и его неканонический брак с Сибиллой де Бурзей возмутил не столько ромеев, сколько латинян. За права отвергнутой византийской княгини вступились не только бароны и великие сановники княжества, но и латинская Церковь, во главе с Патриархом Амори де Лиможем.

Патриарх Амори отлучил Боэмунда III от Церкви, наложил интердикт на Антиохийское княжество. Более того, интердикт был подтвержден, если не прямо санкционирован, Папой Римским Александром III, благодаря чему Боэмунд III стал первым из государей крестоносцев, подпавшим под папское отлучение. Об этом, в частности, повествует Михаил Сириец: «князь Антиохийский оставил гречанку, которую взял в законные жены в бытность свою в Константинополе, во времена императора Мануила, и, взамен, сочетался с блудницей. Он презрел запреты, наложенные на него Патриархом Рима (…) Патриарх Антиохийский также отлучил его от Церкви, а также и того священника, кто благословил союз князя с блудницей. Из-за грехов князя Патриарх наложил запрет на весь город; его жители не могли звонить в колокола, совершать евхаристию и даже отпевать своих мертвецов» [1627] . Однако все эти меры возымели обратный эффект. Согласно описаниям Гильома Тирского, «поскольку Патриарх того града, вместе со всеми епископами и прелатами, не прекращал обличать его, князь обратился против них, направив жестокие и алчные руки на святые и почитаемые места, на церкви и монастыри, оскверняя святыни и присваивая себе сокровища. Совершая эти чудовищные деяния, он даже вынудил господина Патриарха, со всем бежавшим к нему клиром, укрыться в одном из принадлежавших церкви замков (в патриаршем замке Кусаир. — С. Б.) и взяться за оружие, дабы противостоять готовившейся осаде и приближавшимся врагам (т. е. княжескому войску. — С. Б.)» [1628] .

Патриарх Амори не ограничился лишь обороной; он добился того, что на его стороне выступили некоторые антиохийские бароны, во главе которых стал Рено Иде Мазуар, сеньор Валании и Маркаба. Как повествует Тирский архиепископ: «С этого времени некоторые великие мужи той страны, не выдержав княжеского безумия и зная, что их долг пред Богом больше, нежели долг пред человеком, отошли от князя как душой, так и телом, и прокляли его злодеяния. Среди них был и человек по имени Рено, из рода Мазуар, муж властный и могущественный, который, поддавшись зову сердца и страху пред Богом, предоставил Патриарху и другим прелатам, всем изгнанным епископам и всем, без разбора, бежавшим от князя, надежное убежище (то есть сеньорию Валании и Маркаба. — С. Б.)» [1629] . Среди сторонников Патриарха Амори были и некоторые бароны и рыцари из ближайшего окружения Боэмунда III, в том числе его коннетабль Гвискар де Иль и камергер Бертран [1630] . Так, Патриарх оказался во главе мощной партии, которая способна была не только обороняться, но и вести наступательные действия против князя. О том, что Патриарх Амори и его сторонники совершали ответные рейды и нападения на владения Боэмунда III, свидетельствует колофон недавно раскрытого армянского Евангелия, где были обнаружены новые сведения, касающиеся Антиохийской междоусобицы 1181 г. По словам армянского писца Иоанна, в год составления рукописи в Антиохии «Патриарх Амори поднял восстание в Кусаире, наложил бремя отлучения на землю Антиохийскую и предал многих мечу» [1631] .

Для того чтобы остановить междоусобную войну в пределах княжества Антиохийского, понадобились усилия всех государей Заморской земли. На север для примирения Боэмунда III и Патриарха Амори прибыли граф Раймонд III Триполийский, Рено де Шатильон (бывший в этот период уже сеньором Трансиордании), латинский Патриарх Иерусалима — Ираклий, а также магистры Храма и Госпиталя — Арно де Тороха и Рожер де Мулен [1632] . Параллельные переговоры с князем и патриархом проходили в Латакии. В итоге, вняв голосу других государей и прелатов Заморской земли, князь и Патриарх Антиохии заключили мир. Боэмунд III прекратил преследования последователей Патриарха и возместил Церкви нанесенный ущерб, вернув похищенные сокровища и отпустив пленных; тем не менее, некоторые антиохийские бароны, вставшие на сторону Патриарха, принуждены были покинуть пределы княжества [1633] . Патриарх Амори, в свою очередь, снял интердикт с Антиохийского княжества и умиротворил своих последователей. Тем не менее, Боэмунд III предпочел остаться под личным отлучением, сочтя, что его новая супруга — Сибилла, дороже для него, чем церковные таинства [1634] . Боэмунд III и Амори сохранили заключенный в 1181 г. мир вплоть до смерти Патриарха [1635] . Феодора Комнина, за права которой с таким ожесточением встали Патриарх, прелаты и клир латинского Антиохийского патриархата, осталась в Заморской земле, где вскоре вышла замуж за одного из баронов Иерусалимского королевства [1636] .

Очевидно, что в своих действиях Патриарх и восставшие бароны и клирики Антиохийского княжества руководствовались не столько желанием защитить княгиню Феодору, сколько отстоять поруганные права Церкви и, что немаловажно, сохранить поставленный на кон союз с Византией. Как отмечает Б. Гамильтон, «Амори де Лимож, бесспорно, желал сохранить византийский протекторат над Антиохией, который развод Боэмунда поставил на кон. Мануил признал его единственным Патриархом Антиохии, что увеличило его авторитет, и он явно боялся, что ежели византийский сюзеренитет будет отвергнут, то империя назначит нового православного Патриарха. Это не только подорвало бы покорность Патриарху Амори византийских православных христиан, но и свело бы на нет то уважение, которым он пользовался среди дохалкидонских Церквей» [1637] . Впрочем, и у самого Боэмунда III не было ни малейших причин отказываться от выгодного союза с Византией, тем более что власть над ней империей его родная сестра — вдовствующая императрица Мария Антиохийская.

Полтора года, последовавшие за смертью Мануила, не предвещали ни разрыва греко-латинских отношений, ни скорого заката династии Комнинов. От имени малолетнего Алексея II Комнина правила его мать — Мария Антиохийская, по выражению Рансимена, «первая латинянка, ставшая правительницей империи» [1638] . Фактическим соправителем Марии стал протосевастократор Алексей Комнин, у которого также были тесные связи с Латинским Востоком. Он был родным дядей вдовствующей королевы Иерусалима и супруги Балиана Ибелина — Марии Комниной.

Империя по-прежнему сохраняла тесные связи с франками Заморской земли. В период болезни и смерти императора Мануила в Константинополе находились граф Жослен III Одесский, возглавлявший посольство от лица иерусалимских и антиохийских франков, и Бодуэн Ибелин — один из наиболее известных баронов Иерусалимского королевства, прибывший чтобы просить у императора средства для выплаты своего выкупа Салах-ад-Дину [1639] . Пережив кончину Мануила и воцарение его сына — Алексея II, франкские послы смогли завершить переговоры с принявшей регентство вдовствующей императрицей Марией. Невзирая на долгие месяцы ожидания, связанные со сменой власти в византийской столице, переговоры вряд ли были сложными, т. к. отныне франкам Заморской земли приходилось иметь дело сродной им «Антиохийской» императрицей. К сентябрю 1181 г. Жослен III и Бодуэн вернулись в Левант. Бодуэн Ибелин получил 200.000 безантов, необходимых для выплаты султану; Жослен III Эдесский, от лица иерусалимских и антиохийских франков, подтвердил прежние соглашения с империей. То, что соглашения, заключенные графом Жосленом III, в равной степени касались Иерусалима и Антиохии, вряд ли следует подвергать сомнению. Жослен III был вполне способен представлять оба государства, ведь, с одной стороны, он был сенешалем Иерусалимского королевства, но, при этом, входил в число вассалов Боэмунда III Антиохийского [1640] . Посещавший Константинополь годом ранее архиепископ Гильом Тирский сходным образом исполнял дипломатические поручения, касавшиеся княжества Антиохийского, и передавал обращения василевса с князю и Патриарху Антиохии [1641] . О том, что франки Заморской земли не порывали еще с империей в период воцарения Алексея II и регентства Марии Антиохийской, прямо пишет и Евстафий Солунский. По словам архиепископа Фессалоникийского, князь Боэмунд III Антиохийский и король Бодуэн IV Иерусалимский «после смерти императора Мануила, обязаны были оказывать поддержку и искреннюю дружбу (…) его сыну Алексею» [1642] . Слова Евстафия вновь подтверждают то, что Антиохийская междоусобица 1181 г. и развод Боэмунда III с Феодорой Комниной не стали «разрывом» князя Антиохии с империей.