Шрифт:
Много раз в жизни слушал Ильич любимую сонату. И она не становилась привычной, обыденной, а всегда неизменно приводила его в волнение. Старая коммунистка Е. М. Ямпольская летом 1921 года отдыхала в санатории в Горках — недалеко от дома, где жил Ленин. Однажды в санаторий пришли Владимир Ильич с Марией Ильиничной. Ленин прошёл через гостиную на балкон, где состязались шахматисты, окружённые болельщиками. Ильича сразу же усадили за шахматную доску. Волнение болельщиков усилилось: появился сильный игрок. Мария Ильинична осталась в гостиной. На рояле она увидела раскрытые ноты Восьмой, Патетической сонаты Бетховена и стала уговаривать Е. М. Ямпольскую сыграть сонату. Та долго отнекивалась, но Мария Ильинична была настойчива: «Ну, пожалуйста, это любимая соната Ильича». Пришлось уступить.
Когда музыка стихла, с балкона послышались громкие голоса: Ильич проиграл партию. Его противник хирург Вейсброд посмеивался; не жалели шуток и болельщики. Владимир Ильич смущённо оправдывался: «Виновата музыка». Патетическая снова овладела им и отвлекла от игры. Владимир Ильич вошёл в гостиную и пожал руку виновнице его поражения. «Спасибо, товарищ»,— тихо сказал он.
Слушая Бетховена (рисунок нар. художника Н. Жукова)
С жадностью вчитываешься в каждое слово воспоминаний о Ленине, где хотя бы вскользь говорится о его любви к музыке. Хочется найти и собственные суждения Владимира Ильича о музыке, но их почти нет. Даже тогда — 19 ноября 1919 года, когда Романовский так глубоко взволновал Ленина вдохновенным исполнением Патетической,— на вопрос Е. Д. Стасовой, как нравится ему исполнение, Ильич скромно ответил, что его мнение не имеет значения: он всего только любитель, а не знаток музыки.
Но А. М. Горький запомнил одно замечательное высказывание Ленина о музыке.
Это было 18 октября 1920 года. В этот день Горький ждал к себе Владимира Ильича. Алексею Максимовичу хотелось сделать приятное дорогому гостю, и он пригласил своего друга, выдающегося пианиста И. А. Добровейна. В тот вечер Добровейн играл очень много: любимого Горьким Грига, переложенную им для фортепиано симфоническую картину Римского-Корсакова «Сеча при Керженце», прелюдии Шопена и Рахманинова, пьесы Равеля и Моцарта. А потом Владимир Ильич попросил сыграть «Аппассионату» Бетховена. Добровейн исполнил желание Ленина. Смолкла музыка, но все сидели в молчании… Потом Владимир Ильич сказал тихо: «Ничего не знаю лучше „Аппассионаты“. Готов слушать её каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью, может быть наивной, думаю: вот какие чудеса могут делать люди!»
Слова Ленина глубоко поразили всех, кто через несколько лет прочёл очерк Горького «Владимир Ленин». Художники запечатлели этот эпизод в рисунках и картинах. Поэты — в стихах. Об этом вечере у Горького создан небольшой фильм «Аппассионата».
Аппассионата (рисунок нар. художника Н. Жукова)
Мужественный гений музыканта, родившегося за сто лет до Ленина, был близок великому гению революции. Ленину была нужна музыка Бетховена, она была тоже оружием в революционной борьбе.
Вспомните, как в Швейцарии Ленин слушал игру Кедрова и просил его ещё и ещё раз повторить увертюру Бетховена «Эгмонт». «Эгмонт» — герой драмы Гёте, борец за свободу Нидерландов против владычества Испании в XVI веке. Коварный герцог Альба бросил его в тюрьму. Эгмонт должен быть казнён. Идя на казнь, он обращается к людям, собравшимся на улицах: «За родину сражайтесь, за вольность, за свободу!». Увертюра Бетховена без слов повествует о борьбе народа с произволом.
В первые советские годы в мёрзнувшей, голодной, израненной России постоянно звучала музыка Бетховена, и порою Ленин тихонько, стараясь остаться незамеченным, приходил на встречу с этой волнующей, придающей силы музыкой.
Вот он сидит в нетопленном зале Консерватории, подняв воротник, не снимая шапки, в неудобной из-за раненного плеча позе. Дирижёр во фраке, но под фраком толстый свитер, и руки в перчатках.
Таким увидела его в этот ноябрьский вечер 1918 года дочь С. Гусева — Елизавета Драбкина. Дочь своего соратника и друга Ленин знал с детских лет. Поспев в Большой зал к самому началу концерта, она с матерью спешила пройти на свои места в пятом или шестом ряду. Впереди одно место было свободно, а рядом с пустым креслом сидел человек в шапке-ушанке. Когда он снял шапку и опустил воротник пальто, Елизавета Яковлевна узнала в нём Ленина.
«Мне довелось много раз видеть Владимира Ильича выступающим на трибуне, председательствующим на заседании, у него дома. И всегда он бывал в действии, в движении. Сейчас, впервые, я видела его в минуту сосредоточенного раздумья, когда ему казалось, что он был наедине с самим собою,— пишет Е. Драбкина.— Слушая и не слушая увертюру „Кориолан“, я неприметно боковым зрением наблюдала за Владимиром Ильичом. Он сидел, не шелохнувшись, поглощённый музыкой. Оркестр постепенно освобождался от оцепенения, но всё ещё звучал приглушённо, и только замёрзший ударник, когда ему приходило время вступать, с непомерной силой колотил по своему инструменту.
…Взрыв рукоплесканий прервал мои думы. Теперь Владимир Ильич переменил позу и сидел так, что мне видна была правая половина его лица. Выражение его было сосредоточенным и даже грустным. И чувство огромной любви к нему охватило мою душу».