Комсорг Дмитрий Серёгин с группой офицеров сопровождает призывников в особом воинском эшелоне к месту службы будущих воинов на Дальний Восток. Добираться туда им предстоит несколько суток. Здесь, в тесных вагонах и на маленьких полустанках, когда родителей и приятелей уже нет рядом, вчерашним школьникам предстоит получать опыт армейской жизни, столкнуться с её первыми тяготами и даже вступить в противоборство со стихией. В 1987 году по мотивам повести на Свердловской киностудии был снят художественный фильм «Команда 33» (сценарий Валерия Зеленского и Валентина Черных, режиссёр-постановщик Николай Гусаров). На обложке кадр из фильма. Текст приведён по авторскому сборнику «Осенняя ярмарка», Новосибирск, 1972.
Альберт Лиханов
ВОИНСКИЙ ЭШЕЛОН
(повесть)
ЧАС ЛЁТУ
Еще час лёту…
Я смотрю в круглое, чуть выпуклое оконце. Там, и внизу, и сбоку, и сверху — синий-синий воздух. Самолет намертво повис в нем, и сколько ни гудит своим сиплым реактивным басом, мы не трогаемся с места. Все никак не переползем через эту серую равнину. Время от времени крыло стрижет какое-нибудь дурное, заблудшее облако, и тогда самолет чуточку вздрагивает, передавая этот нервный тик и нам. Неужели облака такие плотные, что самолет трясет в них, как телегу на худой дороге?
Иллюминатор притягивает меня, как магнит. Наверное, потому, что уже скоро аэропорт, и мне не читается: книжка терчит уголком из кармана кресла. А за окном красотища, ей-богу! Даже какая-то невзаправдашняя. Внизу, под нами, появились белые барашки, освещенные луной, а справа, рядом со мной, белая, тугая дорожка. Она уходит куда-то выше.
У дорожки математически точные габариты - ширина, толщина, плотность. Хоть вылезай да и шагай по ней…
Беспредельное, как бы пыльное от лунного света пространство рассекает какая-то молчаливая тень. Словно я не в воздухе, а посреди огромнейшего аквариума и там, внизу, метнулась настороженная щука. Я вглядываюсь в бездонную пропасть и вижу самолет с отброшенными назад крыльями и заостренным, словно отточенным, носом. Он проносится справа и ниже, молчаливый, таинственный, оставляя за собой тугой неподвижный шлейф. Вот, значит, что это за дорожка.
Воздух за бортом тих и неподвижен. Сверкнув холодным блеском под лучами луны, истребитель исчезает, а наш все хрипит, содрогаясь порой всем телом.
Да, еще час лету… Уже пятьдесят минут. За эти пятьдесят минут мы промчимся кучу километров. А с нашим эшелоном там, внизу, по рельсам мы бы топтались тут суток трое. Да, пожалуй, не меньше, суток трое…
ТРЕБУЮТСЯ ИДЕИ
— Ну-ну, — сказал Борис.Веселее! Требуются идеи.
Да, уж что-что, а идеи у нас всегда требуются и всегда в неограниченном количестве.
Мы сидели в кабинете нашего первого, Бориса, и дымили вовсю. Сигареты сыпали на паркет седой пепел. Требовались идеи. Идеи, черт возьми.
Оказывается, был сегодня у Бориса разговор с облвоенкомом. Через три дня уходит эшелон новобранцев, надо проводить потеплей. Все-таки ребята едут на три года, и так далее. Проводить. Требуются идеи.
Борис щурится, докуривая сигаретку. Скидывает пиджак, оттягивает галстук. Жарко. Да, у него тут жарко. Дым коромыслом, накурили.
— Ну, братва, так какие идеи?
— Разрешите, Борис Сергеевич,- Женька из орготдела тянет два пальца, как в итальянских фильмах.
— Духовиков, я думаю, мы достанемраз. Цветы живые… На цветы посадим финхозсектор, пусть выколачивает, из носу кровь. Ну, и речь, я думаю… Надо речь, Борис Сергеевич… Проникновенную, с эмоциями. К этому можно редакцию подключить. Пусть ночку-другую попыхтят, — Женька хохочет.
Борис смотрит куда-то в сторону. Женька, вытянувшись, чуть не оторвавшись от стула, смотрит на него вопросительно и не может уловить — как его восприняли. Он, между прочим, всегда смотрит только на Бориса, на главного. На остальных он не смотрит.
Борис глядит в сторону. Что он ответит, интересно? Женька вроде все правильно сказал.
— Да, - говорит Борис, поворачиваясь наконец к Женьке, — все ты правильно сказал, Аристархов. Правильно, да не то. Не такое, брат, нынче время. Речи мы, конечно, скажем. И на цветы живые кого надо посадим,—он явно над Женькой смеется, — да не в этом соль, Аристархов.
Мы молчим снова.
— Вот какая у меня идея, — говорю я…
Я говорю, и Борис не смотрит почему-то в сторону, хотя так было бы легче. Он смотрит на меня, и слушает, что я говорю, и чуточку улыбается, еле кивая головой. Значит, он — за. И другие ребята смотрят с интересом. Только Женька чего-то роется в своем кармане.
Потом все заговорили враз, заходили по кабинету, спотыкаясь о вылезшие паркетины и выковыривая их из своих гнезд. Борис пересел со стула на край своего стола и спорил о чем-то с Леной из школьного.
Нет, не то, чтобы я кинул уж очень сильную идею, просто, как выяснилось вдруг, все об этом давно уже думали, каждый про себя, да все было недосуг в толкучке и текучке, и вот настал день, когда эти идеи и идейки, мысли и только отрывки мыслей должны были перекочевать из какойто отдаленной клетки мозгового аппарата вот в эту прокуренную и шумную комнату первого секретаря обкома. Сейчас, вырвавшись на волю, эти невидимые электромагнитные импульсы разных сил и частот витали в облаках дыма, сталкиваясь, разлетаясь, снова сшибаясь, раскалывая слабые, укрепляя сильные, формируясь и переформировываясь. И все, увлеченные этой игрой электромагнитных или каких там еще волн, говорили, перебивая друг друга, пока, наконец, набушевавшись, наши мысли, по каким-то, неведомым нам законам, не встали в более или менее стройный ряд. Тогда Борис встал со стола, пересел на стул и хлопнул ладонью.