"На войне, — писал Наполеон в одной из своих многочисленных нравоучительных лекций брату Жозефу, — моральный дух составляет три четверти дела; численность — не более четверти". Пополнение, храбрость, выносливость, дисциплина — все это так или иначе зависит от морального духа. Если это верно в отношении великих европейских войн нового времени, то еще более верно в отношении средневековья, когда средства государственного принуждения были более ограниченными, материальное вознаграждение за службу — неопределенным, а структура командования — изменчивой. Основной вклад Жанны д'Арк в победу заключался в изменении морального духа войск Дофина. Она убедила их в том, что победа им по плечу. Как отмечал в своих показаниях на реабилитационном следствии один из жителей Орлеана, Жанна сделала это, сказав им, что Бог с ними, и доказала это собственным примером. Она подвергала себя опасности и выжила. Им оставалось только уповать на Бога, как это делала она. В Пуатье комиссары спросили Жанну, зачем нужны солдаты, если Бог решил вывести Францию из тяжелейшего кризиса. Это была классическая теологическая головоломка. Она ответила, что солдаты — это инструмент Бога для выполнения Его задачи. "Воины должны сражаться, а Бог даст победу". Это всегда было ее убеждением. Это не только вдохновляло солдат, но и оказалось мощным средством вербовки среди тех, кто раньше оставался в стороне [382] .

Вмешательство Жанны оказало не менее сильное влияние на тех, кто жил в регионах, находившихся под английским контролем, и для которых главным было оказаться на стороне победителей. В 1435 г. французский секретарь герцога Бедфорда Жан Ринель поддержал мнение своего господина о 1420-х годах как о "золотом веке". Он считал, что жители северной Франции с радостью принимали правление Генриха VI и его регента до тех пор, пока эта "дикая женщина, колдунья, идолопоклонница и еретичка" не склонила их на свою сторону. Скептически настроенные церковники, непримиримые политики и некоторые союзники Англии могли сомневаться в том, что 1420-е годы были действительно такими золотыми, как предполагал Ринель, но они были согласны с решающей ролью Жанны д'Арк в изменении политических перспектив Карла. Жан Жерсон, чей трактат о распознавании ложных провидцев рекомендовал относиться к ним с осторожным скептицизмом, завершил свой ответ на просьбу Дофина о совете через неделю после освобождения Орлеана. "Это дело Господне", — заявил он. Жак Желю, автор глубоко пессимистичного совета Дофину и его Совету в марте, пошел дальше. То, что Жанна была вдохновлена Богом, теперь стало очевидным. По его мнению, долг Дофина — следовать ее советам, а не полагаться на человеческие суждения. Даже герцог Бретонский, расчетливый прагматик и циник, послал своего духовника в сопровождении герольда подарить Жанне лошадей и драгоценный кинжал и сообщить ей о своем желании убедиться, что она действительно послана Богом. Если герцог убедится в этом, сказал ей духовник, то он пришлет контингент войск, чтобы сражаться за Дофина. Иоанн V еще не был готов порвать с герцогом Бедфордом, но он осторожно возобновил дипломатические контакты с двором Дофина и разрешил ему набирать войска в Бретани. Дофин прилагал все усилия к тому, чтобы создать вокруг этих событий ауру чуда. Во все провинции его королевства были разосланы циркуляры, в которых рассказывалось о том, что произошло "по милости Господа нашего". Что касается Жанны, то она совершила "знамение", которое, как она обещала, должно было доказать божественный характер ее миссии. В течение последующих трех месяцев стратегические решения Дофина будут во многом определяться тем, что Жанна сосредоточится на главной части своей миссии — коронации в Реймсе [383] .

Жанна встретилась с Дофином 11 мая по дороге в Тур. Карл был человеком не любившим публично проявлять свои чувства, но, к удивлению своих приближенных, он был настолько воодушевлен, что заключил Жанну в объятия и, казалось, даже поцеловал ее. В древней цитадели Тура собралось расширенное заседание его Совета, чтобы обдумать дальнейшие действия. Все согласились с тем, что первой задачей должно стать отвоевание городов с мостами через Луару. Нужно было обезопасить Орлеан от повторного нападения англичан и обеспечить тылы армии, а затем двинуться на север, к центрам английской власти. Но к каким центрам? Жанна была непреклонна: как только английские гарнизоны будут выбиты из долины Луары, Дофин должен двинуться на Реймс. С юридической точки зрения, Реймс не имел никакого значения. Еще в XIII веке было определено, что короли Франции получают свой статус и полномочия только по наследству, а не в результате церемонии коронации или сопутствующих ей форм избрания. Это было не более чем благословение церкви на свершившийся факт. Но коронация имела для Жанны более фундаментальное значение. Королевская власть была дарована Богом, а не являлась простой юридической конструкцией. После коронации Карла, утверждала Жанна, престиж англичан начнет падать и уже никогда не восстановится. В эпоху, когда публичная демонстрация власти была важнейшим элементом легитимности, а церемония — основным инструментом управления, ее мнение было небезосновательным. За пределами официального круга аристократов и чиновников большинство простых людей, вероятно, разделяли его. "Французы считают… что тот, кто не был помазан елеем, не является настоящим королем", — писал Папа Пий II [384] .

Большинство советников Дофина рассматривали этот вопрос в более узком и чисто военном плане. Они выступали за вторжение в Нормандию, а не в Шампань. Герцогство с его густой сетью английских гарнизонов было трудной целью, но при том умонастроении, которое возникло после освобождения Орлеана, советники Дофина считали, что правительство герцога Бедфорда может рухнуть. Нормандия была главной опорой ланкастерского режима, единственным театром, где военный крах англичан мог стать решающим. Была и другая причина, по которой следовало избегать наступления в Шампани. Это был деликатный вопрос отношений с герцогом Бургундским, который впервые с момента появления Жанны на сцене приобрел стратегическое значение. В течение многих лет министры Дофина пытались вбить клин между Бургундией и Англией. В последнее время эти попытки не увенчивались успехом, но возражения Филиппа против осады Орлеана, казалось, открыли перспективу возобновления диалога. План Жанны повести армию на Реймс перечеркнул бы любые инициативы такого рода. Единственный возможный путь к Реймсу пролегал через Осерруа и южную Шампань, которая представляла жизненно важное значение для Филиппа Доброго. Для Жанны все это не имело значения. А Филипп для нее был, не потенциальным союзником, которого необходимо было привлечь на свою сторону, а предателем, которого нужно заставить подчиниться [385] .

Вопрос все еще оставался нерешенным, когда Дофин около 20 мая выехал из Тура в город-крепость Лош. Вскоре после прибытия туда Жанна ворвалась в его личные апартаменты, где он совещался с небольшой группой советников. По словам Орлеанского бастарда, вспоминавшего об этой сцене четверть века спустя, она упала перед ним на колени и обхватила его ноги руками. "Благородный Дофин, — сказала она, — хватит этих бесконечных обсуждений, поезжайте поскорее в Реймс, чтобы получить достойную коронацию". Кто-то из присутствующих спросил ее, не голос ли подсказал ей эти слова. Она ответила, что да. По ее словам, когда ее расстраивал скептицизм окружающих, она придавалась молитве. Тогда голос обращался к ней, призывая не останавливаться на достигнутом: "Вперед, вперед, я буду рядом с тобой". При одном только повторении этих слов Жанна впадала в транс. Это был один из тех случаев, когда можно было заподозрить ее в том, что в удобный момент она играла заученную роль. Но Жанна достигла своей цели. По мнению Карла она не могла посоветовать ничего плохого. Он был убежден, и, несмотря на все сомнения, его советники последовали его примеру [386] .

Орлеанская армия была распущена через два дня после освобождения города. Не было ни денег, чтобы полностью выплатить жалованье, ни продовольствия, чтобы прокормить солдат. Выведенные из гарнизонов войска должны были вернуться на свои базы. Быстрое формирование новой армии стало, пожалуй, самым ярким свидетельством результативности освобождения Орлеана. Дофин прибегнул к объявлению арьер-бана, который не использовался уже много лет. Владельцы фьефов призывались на военную службу вместе со своими вассалами без гарантии, что им что-то заплатят. Дофин планировал сам возглавить армию, впервые с 1421 года. "Все, рыцари, оруженосцы и прочие, были рады служить под его началом, — писал оруженосец герцога Алансонского, — даже практически без жалованья". Присутствие Жанны было почти столь же важным. Она стала самой известной личностью во Франции. Солдаты воспринимали ее как святую, как причину, по которой они должны были победить.

К началу июня, всего через три недели после объявления арьер-бана, к назначенному месту сбора в Сель (Берри) прибыло около 5.000 человек. Это было в два раза меньше, чем в 1421 и 1424 годах, когда министры Дофина выставляли огромные силы. Но тогда они состояли в основном из иностранных наемников. Новая армия была исконно французской и представляла собой практически весь военный потенциал Буржского королевства. В ней также присутствовали шотландцы Патрика Огилви и Хью Кеннеди и итальянцы Теодоро ди Вальперга, но их численность не превышала 1.000 человек. Для многих знатных дворян служба в армии короля была сопряжена со значительными финансовыми затратами. Ги де Лаваль продал часть своих земель, чтобы покрыть расходы. Герцог Алансонский по законам военного времени должен был сначала выплатить выкуп, прежде чем участвовать в боевых действиях, и был вынужден заложить ценные владения герцогу Бретонскому. Наградой за это стало назначение герцога Дофином командующим армией, хотя тому было всего 20 лет. Единственный серьезный военный опыт он получил при Вернёе, в битве в которой и попал в плен. Но по своему происхождению он превосходил всех остальных, и этого было достаточно. Как всегда, положение самой Жанны было неоднозначным и формально ей не было предоставлено командование. Но герцог Алансонский получил от Дофина указание "действовать во всех вопросах по ее совету". С этого момента Жанна повсюду появлялась в компании с герцогом. Она запросто разговаривала с солдатами, шутила, рассказывала истории. Ее амбиции росли вместе с ее уверенностью в себе. За кувшином посредственного вина она сказала Ги де Лавалю, что в Париже угостит его лучшим [387] .

Потерпев неудачу под Орлеаном, герцог Бедфорд и его капитаны с тревогой наблюдали за этими приготовлениями. Теперь их главной задачей было удержать три города с мостами — Мен, Божанси и Жаржо, захваченные графом Солсбери в августе предыдущего года. Эти города давали единственную перспективу успешного контрнаступления на Луаре. Английская армия уменьшилась за счет потерь и дезертирства, а также ухода гарнизонных войск, которые были отведены на свои базы. В строю оставалось от 3.500 до 4.000 человек. Граф Саффолк выбрал преимущественно оборонительную стратегию и выделил по 500–600 человек в каждый из трех городов. Остальные, примерно 1.500–2.000 человек, были оставлены в качестве стратегического резерва в Жанвиле. Саффолк с глубоким пессимизмом смотрел на перспективы продолжения войны в долине Луары. В письме герцогу Бедфорду он предупреждал, что если не удастся быстро найти подкрепление, то все английские опорные пункты в этом регионе, скорее всего, падут [388] .