Это он писал в конце марта, когда не ладилась операция под Славянском.

В следующем письме она сетовала на то, что он не отвечает на ее письма. Выражала опасение: получает ли он их? Жив ли он?

"Если ты занят, — писала она, — и не можешь отвечать сразу, поручи это адъютанту!"

Он снова должен был ей разъяснить:

"Письма и открытки получаю регулярно. Бессчетно благодарю, но отвечать на каждое не хватает времени. Ты на это не сердись.

Мой адъютант всегда со мной и временем располагает таким же.

Ему достается не меньше, чем мне, так что я не могу его утруждать. Решу задачу, высплюсь и отвечу так, как я привык писать тебе. Не односложно: "жив, здоров", а все, что накопилось в душе".

В следующем письме она объясняла, что значит «муж» в кавычках. Но это письмо пришло в день отстранения его от должности, и он на него до сих пор не ответил. Он был теперь в таком же положении, как Миша. Обыкновенной почтой невозможно было сообщить Наде о том, что произошло. К тому же он чувствовал себя не вправе огорчать ее таким известием. Но теперь, после беседы с'Мишей, Харитонов засел за письмо.

"Надюша! Ты пишешь, что для некоторых твоих соседок мужья в лепешку разбиваются. А я якобы слишком скромен, а скромность иногда бывает неуместна. Скромность никогда не мешает.

Для тебя я рад все сделать. Но больше того, что в моих силах, я не могу. Сейчас у меня дела далеко не веселые. Враг решил мстить за Ростов. Зезать нельзя. Прозевал-вывалишься из тележки с треском. Думаю, что меня еще хватит для того, чтобы покончить с фашизмом, если какая-нибудь случайная пуля или бомба не оборвет мое желание. Совсем недавно я чудом остался жив после одной из бомбардировок. Почему остался жив, когда несколько любимых друзей, бывших со мной, тяжело ранены, — и сам не знаю. Чудом вырвался из-под обломков и пламени разрушенного дома. Но это ничего. На то война. Здесь не у тещи на блинах!"

Харитонов снова вспомнил обе бомбежки узла связи. И мысли о тяжело раненных друзьях овладели им с новой силой.

Он вспомнил ординарца. Вспомнил, как Айдаров по-своему понимал геройство. Однажды Айдаров, находясь в кавалерийском взводе охраны штаба, заарканил и увел немецкого мотоциклиста.

Харитонов похвалил его за геройство. "Это не геройство, товарищ генерал, — возразил Айдаров, — арканить лошадей меня отец в горах выучил. Геройство, если я сам сообразил. Был у меня такой случай. В бою выбыла из строя моя рота, я присоединился к другой. Кончили бой ночью, подходим к полевой кухне с котелками.

Повар всем наливает, а мне не дает. "Ты не нашей роты. На тебя нет продуктов!" — "'Но я же воевал, кушать хочу, дай!" Повар свое:

"Я своих бойцов знаю, кто как воюет, а ты, может, в кустах прятался и к ужину поспел!" Вот тут и нужно было мне проявить геройство, сообразить, товарищ генерал! Пошел, принес повару воды, нарубил сухих веток. Он меня за это накормил. Я не лег спать голодный. Этому уже меня никто не учил. Сам догадался!"

"Где он теперь? — подумал Харитонов. — В каком госпитале?

Где Краевич, Зина?"

Послышался легкий стук в дверь и голос адъютанта:

— Можно, товарищ генерал?

— Войди! — ответил Харитонов.

— Товарищ генерал, — начал Шпаго, — мы с Мишей обедаем.

А вы что, святым духом жить хотите?

— Не святым духом, а сухим пайком!

— Как хотите, товарищ генерал, сегодня жэ пойдете в генеральскую столовую, — решительно произнес Шпаго,

— Ладно! — не желая ссоры, согласился Харитонов.

Генеральская столовая помещалась в красивом одноэтажном доме под черепицей. Высокое крыльцо вело в коридор. Дверь направо-в зал, другая. раскрыта настежь, во двор. Там была кухня.

В большой светлой комнате стояло несколько овальных столиков, покрытых свеженакрахмаленныдли скатертями. Ветер надувал палевые занавески у раскрытых окон. Харитонов выбрил самый крайний столик слева от входной двери и сел спиной к окнам, чтобы люди, входя в зал, не сразу обратили на него внимание. Он заказал окрошку и с аппетитом, впервые за эти несколько дней, принялся за еду. В коридоре послышались шаги и недовольный голос Казанского.

"Надо полагать, пройдет в конец зала и займет стол ближе к окну, чтобы никто не ходил мммо", — подумал Харитонов. Но он ошибся. Шаги Казанского направились в его сторону, послышался шум отодвигаемого стула. Харитонов опустил глаза в тарелку.

— Вы почему не показыв-эетесь? — спросил Казанский.

— Жду вызова! — глухо ответил Харитонов.

— К кому?

— К командующему.

— Вы полагаете, что он вправе отменить приказ Главкома?..

С расследованием вашего дела, пожалуй, лучше повременить, пока Ставка как следует разберется в обстановке!

— Тем более я нигде появляться не буду. Всякий разговор мой по этому вопросу может быть истолкован как попытка повлиять на разбор дела…

— Это, пожалуй, верно! — согласился Казанский. — В таком деле советую не торопиться… Вы что брали на первое?