Шрифт:
Синельников продолжал спокойно дожидаться, пока возле повозки не появилось еще несколько гитлеровцев.
— Смотри, смотри, офицер! — воскликнул Горелкин.
— Ну, ясно, должен же он им показать пример, что русских не надо бояться! Они от одного случайного выстрела разбежались и готовы снарядов лишиться!
Два гитлеровца впряглись в повозку спереди, один толкал сзади. Синельников сначала уложил офицера. Солдаты бросились к убитому. Синельников уложил еще двоих.
— Теперь опять надо сидеть, ждать. Повозку обязательно поволокут! проговорил он.
Горелкин с восхищением смотрел на товарища. Синельников открыл патронташ и в особое отделение положил гильзу от пули, которой он убил офицера.
— Это офицерское отделение! — пояснил он. — А здесь, — указал он на другое отделение, — гильзы сегодняшнего числа. А тут, — он открыл третье отделение и, набрав полную горсть гильз, высыпал обратно, — тут итог за неделю!
Затем он достал записную книжку и сделал запись.
— Всякое дело любит счет! А я по профессии счетовод. Финансовый работник! — пояснил Синельников. — Ну как? Еще посидишь?
— Я бы с тобой посидел, да мне в батальон надо!
— Ладно, иди. А теперь распишись! Я без свидетелей не бью.
Горелкин расписался в книжечке.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Надежда Федоровна после отъезда мужа все более и более тяготилась той жизнью, которую она вела в Москве. Охотно выполнявшая любую домашнюю работу, она могла это делать с увлечением, когда была согрета вниманием любимого человека.
Она все более и более приходила к мысли, что ее место там, где находится муж. Об этом она писала Федору Михайловичу.
Он ей отвечал:
"Дружок мой милый, ты пишешь, что хочешь быть со мной, но ты не представляешь себе все трудности пути и тем более не представляешь обстановки, в которой я живу и работаю. К нам не только воздушные стервятники бывают частыми гостями, но и всех калибров орудия спать не дают. Твой приезд ко мне, безусловно, был бы для меня большой радостью. Видеть тебя-что может быть лучше и приятнее, но отрыв от боевых мыслей может повредить делу. Поверь мне, если бы было можно, я бы давно устроил твой приезд. Давай потерпим. Поживем пока мечтами, а реальное будет впереди".
Письмо это передала Надежде Федоровне молодая женщина в военной форме, прилетевшая в Москву на самолете.
Молодая женщина с таким увлечением рассказывала о том, как она живет на фронте с мужем, что Надежда Федоровна ей позавидовала. И хотя гостья делала вид, что завидует тыловым генеральшам, Надежда Федоровна не могла не уловить в ее тоне оттенка снисходительности. Своим рассказом гостья, сггма того не желая, как бы подчеркивала свое превосходство над нею, как существом более слабым, неспособным вынести все тяготы и опасности фронтовой жизни.
Решение Надежды Федоровны ехать к мужу стало непреклонным.
Готовясь к прорыву неприятельской обороны в районе Верхнего Мамона, Харитонов впервые располагал всем, что ему было необходимо для проведения крупной наступательной операции. А главное-у него впервые имелось достаточно времени для подготовки. Все это не могло не радовать его.
— Да, я и позабыл совсем, что и для тебя у меня есть приятное известие! Сегодня получил выписку из приказа, что ты майор!
Обмыть надо! — сообщил он адъютанту.»
— Правильно, товарищ генерал, обмоем! Даже, если на то пошло, обмоем дважды! Сначала в баньке, а потом и по сто грамм!
Харитонов улыбнулся.
— Да, в баньку, пожалуй, давно надо бы, к тому старику.
Быстро собрались. Зимнее утро было пасмурным. Харитонов и Шпаго уселись в «эмку». Миша дал газ, и машина выехала за село. Вскоре пошел снег. В сетчатой мгле трудно было различить дорогу. Проехав несколько километров и поворотив на большак, Харитонов заметил движущиеся впереди фигуры всадников. Спустя некоторое время он узнал их.
— Да это же мой конвзвод! — воскликнул он.
Приблизившись к конникам, Миша остановил машину. Коновод, сидевший на первой лошади, спешился. Шпаго выскочил ему навстречу. Вышел и Харитонов. Коновод рассказал, как они пробирались сюда. Не сразу удалось оформить откомандирование, а когда выехали, то вскоре попали в переплет. На одном из участков противник перерезал дорогу, пришлось идти в обход.
Радость встречи была омрачена печальной картиной, которую Харитонов увидел на станции. Баня была разрушена. Старик убит вовремя бомбежки. Харитонов, Шпаго и Миша отправились на могилу старика и, обнажив головы, долго стояли у занесенного снегом холмика.