— Не похоже на Кайару.

— Она-то как раз помогла, — я вздохнул, — и сильно. Не знаю, как без неё бы выкручивался. Локрин, пойми, пожалуйста, правильно: я не всё могу тебе рассказать. Не потому, что не доверяю. Просто отвечать ещё и за то, куда тебя с этим знанием понесёт, будет перебором.

— Ладно, — налётчик выставил ладони перед собой, пытаясь притормозить не то мои излияния, не то собственные мысли. — Допустим, я сказал лишнее. Но я ведь и сам могу за себя отвечать. Потому скажи уже, наконец, кто ты?

— Тот, кем кажусь, — ответил я. — Парень, которого закинули во всю эту историю, забыв объяснить, что вообще происходит, и спросить, а надо ли оно ему. Не надо принимать меня за какого-то посланца богоподобных, который проведёт тебя через главное приключение твоей жизни. Меня бы самого кто-нибудь провёл, а то всё на ощупь приходится.

Локрин внимательно на меня посмотрел. Затем перевёл взгляд на костёр и поправил в нём сползшую набок доску.

— Не верю, — сказал он. — Можешь думать себе, что угодно. Но я не верю.

Я не нашёл, что ему на это ответить. И дальше у нас разговор особо не заладился. Однако, и возможности спокойно всё обдумать мне не представилось.

— Почему ты ему не расскажешь? — спросила Кая. — Ручаюсь, проблем с ним не будет. Да и не помню, чтобы Виктран просил тебя что-то скрывать.

Вопрос был хороший. Действительно, ручаться за то, что Локрин воспримет всё адекватно, я мог бы и сам. Даже в дурку сдать не попытается, во-первых, за отсутствием здесь таковых, а во-вторых — поскольку ну магический мир же, почему нет. Плюс, хоть я и знал его совсем немного времени, сомневаться в его лояльности как минимум Кайаре как-то не приходилось, а с ней у нас конфликта интересов не просматривалось. Так почему же?

— Я чужак, — наконец смог я сформулировать свою мысль. — С моей стороны будет безответственно втягивать в свои заморочки кого-то из местных. Тот же Йирун, про которого ты рассказывала — мне упорно кажется, что он был кем-то вроде меня. И он об этом не подумал, или, может, сознательно такими мыслями пренебрёг. Что из этого вышло? И что могу натворить я?

— Если бы я знала тебя похуже, — ответила Кая, — я бы сказала, что это очень удобная позиция.

— Вы с Локрином не родственники? — ехидно осведомился я. — Впрочем, ты же меня знаешь получше, значит есть какое-то «но». Верно?

— Но ты достаточно заморачиваешься тем, как ты выглядишь как минимум в моих глазах. И это наводит на мысль о твоей искренности. А если серьёзно, то не поздновато ли ты этим вопросом задался? Учитывая, что ты уже здесь, причём, с разрешения и по воле Виктрана.

— Скажу вещь, которая может показаться тебе кощунством, — сказал я, — но, на мой взгляд, дурака могут свалять и богоподобные. Возвращаясь к Йируну — если я на его счёт прав, то кто-то же его сюда притащил.

— Йируна здесь нет, — заметила Кая. — А ты есть. И мне кажется, что ты боишься.

— Да, — не стал отрицать я. — И, как бы это в твоих паладинских глазах не выглядело, за свою шкуру тоже, прости уж, если разочаровал. Почему вообще это должен быть я, неужели не нашлось никого получше?

Втайне, признаться, я надеялся, что меня станут отговаривать, мол, если бы нашлось, тебя бы здесь не было, поверь в себя, и всё такое. Но Кая не стала этого делать.

— Я не осуждаю твой страх, — сказала она. — Сама его испытывала, тебе ли этого не знать. Но позволишь ему сковать себя — погибнешь. Начнёшь из страха бездействовать — погибнешь. Замкнёшься из-за страха…

— … тоже ничего хорошего, — закончил я за неё. — Последовательность понял, здесь можно всего не перечислять. Просто… Знаешь, если бы я чуть лучше представлял, что мне надо сделать, я бы чуть меньше и переживал, что сделаю не то.

— Кажется, понимаю, — мыслеголос Каи стал мягким, будто она уговаривала раскапризничавшегося ребёнка. — Но попробуй всё-таки предположить, что Виктран знает, что делает. И если он поместил тебя сюда такого, какой ты есть, то в тебе уже присутствует всё необходимое, чтобы ты сделал то, что ожидается. Если он не объяснил тебе, как действовать, то естественное для тебя поведение и будет наилучшим выбором. Ты же пытаешься думать за богоподобного. Но его задачи ему и решать. Переживать за наш мир — его бремя, твоя же задача, в чём бы она не заключалась, думаю, проще.