Шрифт:
Любопытно, что в другом письме, которое Томпсон примерно в то же время отправила своей лондонской подруге Харриет Коэн, концертирующей пианистке, спутнице овдовевшего британского премьер-министра Рамсея Макдональда, она высказывалась более откровенно. Возможно, журналистка надеялась, что подруга покажет письмо премьер-министру, убежденному пацифисту. Томпсон писала, что штурмовики Гитлера «с безумным азартом» преследуют евреев и других «врагов государства». «Они избивают их железными прутами, выбивают им зубы рукоятками револьверов, ломают им руки… мочатся на них, заставляют стоять на коленях и целовать Hakenkreuz [нацистскую свастику]… Я чувствую, что начинаю ненавидеть Германию. Мир напрочь прогнил от ненависти» [51] .
51
Nagorski, Hitlerland. С. 106. На русском языке см.: Нагорски Э. Гитлерленд. Третий рейх глазами обычных туристов. М.: Эксмо, 2023.
В конце марта 1933 года генерал Герман Геринг встретился в Берлине с иностранными журналистами. Корпулентный жизнерадостный Геринг исполнял в правительстве обязанности «министра без портфеля». Он подтвердил, что после выборов имели место печальные инциденты с жертвами – поразительное признание. Впрочем, быстро исправился – добавил, что «отдельные акты беззакония» были «незначительными» и в подобных обстоятельствах избежать подобного невозможно. «Лес рубят – щепки летят, – сказал он, прежде чем перейти к традиционным разглагольствованиям. – В ходе национальной революции жертв было не больше, чем в несчастной Германии во время междоусобного конфликта» [52] .
52
Frederick Birschall, «Boycott at an End, Germany Believes». New York Times. 2 апреля 1933 года.
Изменения вихрем неслись по стране. Первого апреля прошел однодневный бойкот еврейских магазинов и компаний. На витринах многих магазинов появились наклейки: ярко-желтый круг на черном фоне (международный символ карантина). На других витринах штурмовики красной или белой краской написали «Жид» [53] . Сторонники нацистов вышли на улицы с плакатами «Немцы, защищайтесь!», «Нет покупкам в еврейских магазинах!». Бойкот стал символической демонстрацией силы. Поддерживать еврейские фирмы и магазины пока не запрещалось, но как писали в Volkischer Beobachter, «евреям нужно, понять, что мы больше не намерены торговаться с ними. Мы нанесем удар в самое больное место – по их кошелькам».
53
Служебная записка Джорджа Мессерсмита Корделлу Халлу, 3 апреля 1933 года, Dispatch No. 1216.
Почти все евреи поняли, что происходит. Им было запрещено заниматься рядом профессий, снимать крупные суммы с их же собственных счетов. Они даже страну покинуть не могли – правительство отказывалось выдавать паспорта. «Среди евреев царит страшное отчаяние, – писала британская газета Manchester Guardian. – Им не разрешают ни жить в Германии, ни покинуть ее» [54] .
В мае запылали костры из книг. Во всех немецких университетах прошли настоящие митинги. В Берлине около сорока тысяч нацистов собрались на площади перед оперным театром, чтобы разжечь костер, достойный погребальных костров викингов. Пламя взвивалось в ночное небо. Оркестр играл военные марши. Студент в нацистской форме обратился к толпе с требованием сжечь все «негерманские» книги, прежде чем они успеют пагубно повлиять на неокрепшие умы [55] .
54
Manchester Guardian. 8 апреля 1933 года.
55
О сжигании книг см.: Frederick Birchall, «Nazi Book – Burning Fails to Stir Berlin». New York Times. 11 мая 1933 года.
Пламя пожрало книги Зигмунда Фрейда. Кто-то крикнул: «Он фальсифицировал нашу историю и унизил величайших исторических деятелей!» За Фрейдом последовал пацифистский роман Эриха-Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен» – за «унижение немецкого языка и высочайших идеалов патриотизма». Книги сгружали в огонь грузовиками. Томас Манн… Карл Маркс… Американский писатель Эптон Синклер… Гуго Прейсс – а ведь этот человек написал Конституцию Веймарской республики.
Из тени выступил мелкий, прихрамывающий человечек, министр пропаганды Йозеф Геббельс. Он обратился к толпе: «Еврейский интеллектуализм мертв. Национал-социализм проложит свой путь. Душа немецкого народа найдет самовыражение… Прошлое сгорит, а из пламени наших сердец возникнет новое!» [56]
56
Там же.
Нацисты устраивали митинги и бойкоты, они сжигали книги, а мир наблюдал и выжидал. Неужели Гитлер действительно задумал все то, о чем говорил до избрания на пост канцлера? Неужели он начнет действовать – или ответственность нового поста умерит его пыл?
У немецкой прессы не было выбора – журналистам приходилось благожелательно освещать деятельность нового правительства. Их иностранные коллеги не испытывали давления государственной цензуры, а потому высказывались о нацистах совершенно откровенно. Дороти Томпсон, Эдгар Маурер и другие писали жесткие статьи, но на каждую из них находился ответ репортера, например Christian Science Monitor, который считал, что Гитлер принес «в темные земли яркий факел надежды» и «лишь малая доля» евреев страдают от этого важного процесса.
В июле 1933 года Анна О’Хейр Маккормик, энергичный репортер The New York Times, получила редкую возможность взять у Гитлера интервью прямо в Рейхсканцелярии. Змей ее очаровал. «Диктатор Германии – скромный и простой человек, – писала Маккормик на первой полосе газеты. – Голос его так же скромен, как и его черный галстук, глаза смотрят открыто, с детским любопытством». Для самых интересующихся читателей журналистка добавляла: у Гитлера «чуткие руки художника» [57] .
57
New York Times. 10 июля 1933 года.
Гитлер заверил американскую журналистку, что главная его задача – разработать «программу общественных работ», «перерезать красную ленту» и создать сильную национальную идентичность немцев. К сожалению, рейхстаг стал на пути его реформ, поэтому «он исчез». То же относилось и к оппозиционным политическим партиям.
В ответ на «фантастические» обвинения в жестоких преследованиях политических противников и евреев Гитлер заявил, что нацистский переворот прошел исключительно мирно, «без битья стекол».