Шрифт:
Мое сердце забилось, словно колокол.
– Сто раз себе говорила, что не должна, но ничего с собой поделать не могу. – В ее прекрасных глазах светилась сотня разных вопросов и миллион ответов на них. – Останься со мной, Лукас. Останься, ты мне нужен, и я не сегодня это придумала. Знаю, тебе нельзя дальше находиться здесь без визы, и ты оттягивал отъезд до последнего. Я полечу с тобой. Прямо сейчас куплю билет. – Она покачала головой. – Вещи не собирала, но это неважно. Все, что потребуется, куплю в Испании. На самом деле, есть ты – и этого достаточно. Хочу ходить с тобой на настоящие свидания, целовать тебя под дождем, каждое утро танцевать с тобой на кухне. Хочу принести тебе коробку кронатов, когда потребуется сказать «спасибо» – и не потому, что мы друзья.
Сердце, снова подпрыгнув, остановилось.
Легкие съежились, перестав набирать воздух.
Руки упали, словно плети.
Как я еще сохранял равновесие – непонятно.
А Рози нанесла последний удар:
– Мы не друзья. Это никакая не дружба. Ты для меня – все на свете. И я для тебя. Всем, о чем я говорю, мы сможем заниматься не только здесь, но и в Испании.
Я растерянно моргнул, и во мне что-то надломилось. Причем с громким треском.
Наверное, Рози его услышала, потому что, глянув мне в лицо, поникла и сделала шаг назад.
– Рози, – хрипло выдавил я.
Потянулся рукой к ее щеке, однако она покачала головой. Наверняка все понимала; слова тут были не нужны. Рози читала в моей душе.
– Ты не можешь бросить свою жизнь ради меня. Я…
Она отступила еще дальше – всего на несколько дюймов, и я побледнел.
Надо ее удержать. Невозможно видеть, как она страдает, и сознавать, что виноват в этом я.
– Рози, preciosa…
Я потянулся к ней, однако она покачала головой, и у меня сдавило грудь.
– Рози, я…
Попытался выдавить из себя что-то еще – и не смог. Жизнь прекрасной женщины рушилась на глазах. Из-за меня… Из-за того, что я не находил в себе мужества произнести несколько решающих слов, не желал бросить ей спасательный круг.
– Все в порядке, – прошептала она, хотя о каком порядке могла идти речь? – Наверное, я слишком эгоистична, слишком безрассудна. Поставила тебя в сложное положение.
Она тяжело сглотнула.
– Понимаю, что постоянный союз тебе сейчас нужен меньше всего. Ты ушел с рынка, ты больше не встречаешься с девушками – я помню. Просто подумала – вдруг с нашей встречей что-то изменилось?
– Рози, – очередной раз повторил я.
Впервые ее имя в моих устах прозвучало фальшиво. Похоже, я больше не имел права его произносить. Утратил все права в тот миг, когда заколебался.
– Я…
Ты мне нужна. Нужна больше всего на свете…
– Я не могу.
Не могу тебя обманывать, не позволю тебе разрушить прежнюю жизнь ради пустого места. Меня в Испании ничего не ждет…
Горло сжало тревогой и страхом; я промолчал. Объяснение так и не состоялось.
Одинокая слезинка прокатилась по ее щеке, и во мне в ту секунду что-то умерло. Свет померк, осталась кромешная тьма.
Я нашел в себе силы шагнуть вперед, хотел попросить Рози не плакать, однако она остановила меня, вытянув руку.
– Я отдавала себе отчет в своих поступках. Целых семь дней купалась в счастье – пусть это и была последняя наша неделя. Ни о чем не жалею, Лукас Мартин. И о том, что примчалась в аэропорт – тоже. – Она медленно опустила руку и положила ладонь на сердце. – Просто хочу, чтобы ты испытывал во мне потребность – такую же, какую познала я.
Я нуждался в Рози. Желал ее каждой клеточкой своего тела, каждым нервным окончанием. Не было ни одного местечка в теле и мозгу, которые не испытывали бы в ней потребности.
– Хорошего полета, Лукас, – прошептала она.
Повернулась к нам спиной. Я застыл на месте, не обращая внимания на скулеж Тако, подталкивавшего меня носом. Так и стоял, разевая рот, как рыба на песке. Смотрел, как она уходит в моей куртке.
Глава тридцатая. Рози
Я сидела, тупо уставившись в стену гостевой спальни отцовского домика.
Вздохнула, ощутив, что вновь подкатывают рыдания, однако слезы, похоже, кончились.
Резервуар иссяк; ничего удивительного – сколько можно плакать… Надо сказать, что по дороге из аэропорта я сдерживалась. Ни одной слезинки не пролила и в поезде на Филадельфию, даже когда обнаружила у себя на плечах пропитанную запахом Лукаса кожаную куртку.
Глаза защипало только на крыльце папиного дома. Потом отец открыл дверь, и выдержка мне изменила.
Он привлек меня к груди, как делал много-много раз в детстве, и я долго плакала в его объятиях.
Сама не понимаю, почему поехала к папе. Став взрослой, ни разу не искала у него утешения. Ведь всякое бывало: меня бросали, случался разлад в отношениях – и я всегда звонила Лине, съедала контейнер мороженого, пару дней жалела себя, а потом двигалась дальше.
Однако сегодня все было иначе. Меня словно разобрали на части, перемешали их и выкинули в мусорный ящик. Обратно уже не соберешь.