— И это та Республика, за которую мы воевали! — сокрушался По, сидя вместе с Рей элитном ресторане, в котором час назад у него был деловой политический обед. Дэмерон уже не ел, в основном говорил, наблюдая за Рей, поглощающей уже третье блюдо. — Генерал Органа всегда говорила, что политика дело грязное и далеко не для всех, но разве я, самый безбашенный коммандер воздушной эскадрильи Сопротивления, внимательно её слушал? Разве думал я, что буду вынужден променять звёзды на политические дебаты и подписания соглашений, которым нет конца? Даже не представляешь, как часто я хочу плюнуть в некоторые вымученные рожи, запрыгнуть в свой Икс-Винг и свалить куда подальше. Куда глаза глядят. Вляпаться во что-нибудь… — грустно усмехнулся, качнув головой. — Знаешь, тогда я, пожалуй, был свободнее, чем сейчас, когда наконец отвоевал эту пресловутую свободу.

— Когда ситуация стабилизируется, будет легче, поверь, — Рей, оторвалась от еды и сочувствующе посмотрела на По.

— Сторонники Первого Ордена упрямые сволочи… Не все, конечно, некоторые даже здравые вещи говорят. Порой даже более здравые, чем утверждают наши! Но в основном с ними тяжело вести переговоры. На войне-то проще было: застрелил гада, и церемониться ни к чему. А нынче мы должны договариваться без оружия и массовых убийств, что всех порядком раздражает по старой привычке.

Заиграла музыка, на миниатюрную сцену поднялся вокалист, а внизу, рядом со сценой, расположились музыканты. Заиграли что-то с оттенком экзотики, расслабляющее, но довольно претенциозное — для высшего общества. Рей почувствовала себя некомфортно, ей захотелось сбежать в старенький бар в центре полиса на Гринстоке и пить в умиротворяющей тишине, обсуждая всякую ерунду.

— Что обо мне говорят? — чуть растягивая звуки спросила Рей и тяжко выдохнула от переедания.

— В первое время они достали спрашивать о тебе. Понимаешь, Сенату неймётся воздвигнуть на пьедестал последнего джедая, сразившего Палпатина… Я раньше тоже не понимал, почему ты хочешь держаться как можно дальше от новых политических агитаций и символики. Наверное, и дальше не понимал бы, если бы не ушёл в политику. Им хочется подчеркнуть возвращение к былому величию, явив народу нового Люка Скайуокера и прикрыв то, что Республика вышла из войны с голой жопой: ограбленная и нуждающаяся в реформах. Будто этого нужно стыдиться! Всё переживают, что покажут слабину, и симпатии к побеждённому Первому Ордену начнут крепнуть в левых кругах.

— Симпатии к организации, что оправдывала политический террор и набор малолетних в штурмовой корпус? Звучит весьма сомнительно.

— Фанатики, одержимые идеей сильных лидеров и дисциплинированного порядка, никуда не делись. И никогда не денутся. Поэтому верхам сейчас так важно воспевать, и лучше как можно более пафосно, заслуги наследия Ордена джедаев. Тебя, главным образом.

— Ты знаешь, я не хочу в этом участвовать, — с неприязнью ответила Рей. — Это имело смысл в первый месяц после победы, и то я с трудом терпела официальные приёмы и выступления, — расправила указательными пальцами загибающийся уголок белоснежной скатерти. — То, что мы делали, было не ради славы, не ради того, чтобы меня называли легендой.

— Но я считаю, что ты хороший пример для будущих поколений. Что в твоей «легендарности» не будет ничего зазорного.

— Может быть. Но не согласна, что я хороший пример… Вообще не уверена, что хочу стать легендой. Легендой, на которую возложат новые надежды, которые я не смогу оправдать и в итоге сбегу куда-нибудь на край Галактики, как Люк…

— Воу-воу! Полегче-ка! С чего вдруг эта угрюмость? Когда в гости к тебе с ребятами прилетали — та же грустная мина и виноватые речи. Ты с завершения войны такая, и я не понимаю, почему.

Рей напряглась и почувствовала, как к ней возвращается позабытая печаль, что разъедала душу почти год — чувство вины за то, что осталась жива, что ей суждено было умереть, но это сделали вместо неё.

— Потому что меня называют героем, а я всего-навсего обыкновенная трусиха и лгунья, — закрыла лицо руками.

— Эй, что за дела? — По старался сохранять хладнокровие и непринуждённый тон разговора. Но его подруга была готова разрыдаться, и ему показалось, что вот-вот разразится буря. — Рей, — тихо позвал и прикоснулся к её запястью, — почему ты так о себе говоришь? Я не понимаю тебя.

Музыка стала ещё легче, почти воздушной. Поднялись две подвыпившие пары и принялись манерно танцевать. За соседним столиком повеса очаровывал трёх прелестниц, а рядом раздавался оживлённый спор о политике, подкрепляемый остроумными саркастическими высказываниями, которых По не понимал, но внутри себя делал вид, что ему ясна соль звучавших шуток.

— Я должна была кое-что сделать, — всхлипнула Рей, с трудом удерживая рыдания: ей было неловко, хотелось сбежать, спрятаться, залечь под розовым кустом в своём саду, только не быть откровенной с тем, с кем она воевала плечом к плечу.

— Держи-ка салфеток, — достал из хрустальной фигурной подставки целую стопку и всучил Рей.

— Убери! Я не рыдаю, — обернулась к нему пунцовым лицом и сверкнула увлажнившимися глазами.

— Ладно…

Но после шустро потянулась и схватила одну, наскоро утёрла глаза и тут же выбросила в пустой стакан, как будто этого не было. По не стал акцентировать на этом жесте внимания, ему было больно смотреть на Рей. Она глубоко задышала, стараясь успокоить распаляющиеся нервы. Труба музыканта романтично зашлась соло.