Некоторое время Карфангер не отрывал глаз от этого причудливого маятника, потом энергично тряхнул головой и подумал: чепуха, фонарь неподвижен, как неподвижно Солнце. Зато все остальное находится в движении - звезды, Луна и Земля. Ветер и волны раскачивают судно, в то время как фонарь... Еще недавно он светил в Гамбурге, теперь вот приплыл вместе с судном сюда, сам оставаясь неподвижным...

Карфангер провел ладонью по лбу, словно стирая эту мысль, и не раздевшись, в тяжелых сапогах и задубевшем от соли плаще рухнул в кресло у стола, заваленного книгами, морскими картами и навигационными приборами.

Собственно, только изобилием книг и отличалась эта капитанская каюта от любой другой: книги на немецком, голландском, английском и французском языках громоздились на рундуках, до половины закрывая кормовые окна. Конечно, капитан "Мерсвина" отдавал Богу Богово, однако в повседневной жизни и труде предпочитал руководствоваться не только мудростью Писания.

Он вдруг подумал, как много изменилось в мире с тех пор, как Христофор Колумб в поисках Индии отправился на запад, или последний уцелевший корабль Фернана Магеллана впервые обошел вокруг света. Карфангер извлек из вороха книг на столе Ветхий завет, открыл его и прочитал:"И нарек Адам жену свою Евой, ибо стала она матерью всех живых". "Всех живых" стояло там, а не "всех живущих". Но прежде чем Карфангер успел над этим задуматься, его сморил сон и голова упала на согнутую руку, закрывавшую притчу об изгнании из рая.

"Мерсвин" спешил вперед, переваливаясь с борта на борт на крутых гребнях волн Атлантического океана. Одинокая фигура Яна Янсена с подзорной трубой под мышкой по-прежнему маячила на шканцах. Уже несколько часов штурман мерил шагами палубу; остановившись, он взглянул на небо и едва успел подумать, что солнце уже в зените, как сверху, с мачты, донесся крик марсового:

– Эгей! Парус впереди слева по борту!

Ян Янсен взлетел по трапу на ют и навел подзорную трубу. Но до встречного судна оказалось слишком далеко. Пошло не менее получаса, прежде чем тот приблизился достаточно, чтобы разглядеть детали. Пузатый галеон глубоко сидел в воде, и, суда по огромному блинд - парусу, построен был на верфях Англии. Но на фок-мачте развевался флаг принца Оранского, а на грот-мачте - нидерландский флаг. Флагов на бизань-мачте и кормовом флагштоке видно не было: мешали паруса и такелаж.

Штурман прикинул, что встречный парусник потянет тонн на пятьсот против неполных трехсот "Мерсвина". Отсюда следовало, что у незнакомца больше пушек. Все это следовало оценить как можно раньше на случай, если намерения встречного корабля окажутся не из лучших. От наметанного глаза штурмана не укрылось и преимущество незнакомца в парусном вооружении, тем более что "Мерсвину" пришлось бы в случае сражения убрать лиселя, чтобы лучше маневрировать.

Галеон подходил все ближе, и вскоре Янсен мог уже отчетливо различить в его левом борту четырнадцать орудийных портов. Еще четырнадцать орудий правого борта и две кормовых пушки - на судах такого типа они обычно устанавливались по обе стороны от руля - давали в общей сложности тридцать орудий, в то время как "Мерсвин" нес всего пять восемнадцатифунтовых пушек по каждому борту и две двадцатичетырехфунтовых на корме.

На ют поднялся боцман Клаус Петерсен.

– Ну, что там видно, лейтенант?

Всякий раз, когда в воздухе пахло порохом, боцман величал штурмана лейтенантом - такое звание носил первый помощник капитана на военных кораблях, а Берент Карфангер, прошедший выучку у адмирала де Рюйтера, поставил на "Мерсвине" дело таким образом, что при опасности на его команду распространялись воинская дисциплина и субординация.

– Да вот, на фок-мачте флаг принца Оранского, а судно английского образца.

– Думаешь, дело нечисто?

– Был у алжирцев один капитан из вероотступников. Мой отец дважды встречался с ним в море. Тот себя именовал Морад-реис, а на само деле звали его Ян Янсе, из Фландрии...

– Почти твой тезка, - хмыкнул боцман, но штурман оборвал его:

– Еще раз такое услышу - пеняй на себя!.. Так вот, этот Морад-реис в двадцать седьмом году отправился в Исландию, рассчитывая поживиться, но ничего не вышло. Тогда он взял в плен сотни четыре исландцев, погрузил их на свои суда и продал в рабство. Вот что рассказывал отец. Еще он говорил, что тот Морад-реис вместо алжирского флага со звездой и полумесяцем часто плавал под флагом принца Оранского, совсем как этот.

– Постой, но с той поры прошло лет тридцать, не меньше - усомнился боцман.

– Это ни о чем не говорит. Надо будить капитана и готовить пушки к бою.

– Мои пушки всегда наготове, - обиженно буркнул боцман, исполнявший на "Мерсвине" обязанности констебля - начальника всей корабельной артиллерией. Все тем же недовольным тоном окликнул он юнгу Хайне Ольсена:

– Эй, парень! Ну-ка живо разбуди капитана!

Через минуту капитан уже появился на юте, все в тех же сапогах и плаще. Пока штурман наспех докладывал о результатах наблюдений, он пристально следил за маневрами чужака, который, лавируя длинными галсами против забиравшего к северу ветра, вскоре прошел мимо "Мерсвина" с подветренного борта всего в каких-то паре выстрелов. Теперь отчетливо стал виден и красно-бело-синий нидерландский флаг на корме незнакомца.

Но Карфангер не спешил поверить, что на этот раз все обойдется: слишком часто случалось ему наблюдать, как пираты показывали свое истинное лицо лишь перед самым нападением. К тому же встречный корабль пока находился в невыгодном положении, так что оставалось только ждать дальнейшего развития событий: он вполне мог развернуться у них за кормой, чтобы затем, идя на всех парусах в фордевинд, поравняться с "Мерсвином" и одним бортовым залпом разнести ему в клочья такелаж. После этого абордаж стал бы для многочисленной пиратской команды детской забавой.