– Что? В каких извинениях? – растеряно, глядя на отца, переспросил Роджер.

– А что тогда тут чёрт возьми происходит?! – вышел из себя отец, меча молнии и в мою сторону, и в сторону Роджера.

До Роджера медленно стало доходить, что я наврал ему с три короба и ни о какой казни детей предателей речь у нас с отцом не шла. Рожа у него стала отливать всеми оттенками радуги ,перетекая из фиолетово-синего в бордовый.

Теперь у него было два пути: рассказать отцу, что моя невинная выдумка про то, что детей предателей казнят, довела его до состояния нестояния или согласиться с тем, что он не нуждается в моих извинениях. Первое было не совсем безопасно, так как он не хило так своим поведением подставился и вполне мог навлечь проверку себя и своей семейки. Это и дураку было ясно.

Роджер скрипнул зубами. Лицо его исказил гнев. И я понял, что есть и третий путь, он может попытаться меня прикончить прямо здесь и сейчас. Но Роджер всё же совладал со своими эмоции и оскалился в улыбке, больше похожей на гримасу.

– Ах да, ваша светлость, – хлопнул он себя по лбу. – Мы с его светлостью Эриком всё обсудили. Вздор, извинения мне не нужны. Я тоже слишком погорячился с этим служкой.

Отец всё же подозрительно на нас покосился, но одобрительно кивнул, лишь только заметив.

– Благородно с вашей стороны, сэр Роджер.

Видимо он слишком устал, чтобы вдаваться в подробности.

Сэр Роджер, смерив меня уничтожающим взглядом, откланялся под предлогом, что сэр Артур дал ему исцеляющее зелье, которое он во время ужина принял, а после него нужно было обязательно поспать не менее трёх часов.

Я был доволен исходом дела. Хотя победа далась мне скорее благодаря интуиции и сказочному везению, чем уму и сообразительности. Всё могло бы сорваться в любой момент.

– Зря ты нагородил какой-то огород, сын мой, извиниться было бы гораздо проще и полезней, – вдруг с усмешкой изрек отец.

– Это, как посмотреть, – нагло заметил я.

Отпираться в данном случае было бессмысленно. Мы скрестились с отцом взглядами, и я понял, что несмотря ни на что он мной страшно доволен.

– Теперь он может заподозрить, что ты не совсем дурак, а вполне возможно – опасный враг, теперь он будет наготове, – предостерег отец.

Глава 5

Я заснул, едва голова коснулась подушки. И вновь снилась мне златовласая девушка. Она целовала меня. Её мягкие губы опускались все ниже, и ниже… Я тонул в сладостной неге…

И вдруг меня потащило в явь. Ой, как не хотелось мне выходить из её тепла.

– Эрик! – настырным будильником звенело в ушах. – Ну, Эрик!

– Отстань, – попытался отмахнуться я.

– Ай, больно же! – взвыл рыжий, кажется, я ему угодил по голове.

– Неужели уже утро? – сонно пробормотал я.

– Нет, еще ночь.

– Тогда какого лешего ты меня будишь, Фил?! – не открывая глаз, всё еще надеясь вернуться в приятное сновидение, рявкнул я

– Прости, Эрик, – виновато зашептал Фил. – Мне до зарезу нужна твоя помощь. Кроме тебя мне не к кому пойти.

Мне очень хотелось послать парнишку куда подальше и снова вернуться в объятья златовласки. Но я подавил в себе это желание. Проморгался, разлепляя заспанные глаза.

Выхваченный из темноты светильником, который рыжий Фил держал в руке, он предстал во всей красе. Краше, разве что в гроб кладут. На нем живого места не осталось. Весь в синяках и кровоподтеках, а та рука, что не держала светильник, висела на привязи.

– Ну?! Говори! – потребовал я.

– Эрик, я знаю, тебе нельзя покидать замок. И я не стал бы просить… – смущенно глядя в пол, затараторил Фил. – Но моя мама… Я обещал ей помочь, а у меня сломана рука и я не справлюсь один. Днём-то я не могу, не отпустят меня. Только ночью и есть время. Пожалуйста, Эрик. Мы быстро: туда и обратно.

После таких слов раздумывать было не о чем. Мать – это дело святое.

– Куда деваться, – тяжелехонько вздохнул я, – пойдем.

Я быстро переоделся в тряпье простолюдина, которое мне принес Фил для маскировки. Тихонько напевая песенку водяного про жизнь мою жестянку, да ну её в болото, и что живу я, как поганка.

Фил удивлённо посмотрел на меня – моего настроения он явно не разделял.

Идти по незнакомому ночному городу было тем ещё удовольствием. Особенно когда мы спустились из более или менее освещённой его части в какие-то темные трущобы.

Нервы у меня что-то пошаливали. Мне всё время казалось, что нам кто-то дышит в затылок. И так курить хотелось – хоть умри.

Еще и рыжий, мало того, что едва тащился, хромая на левую ногу, так ещё и не затыкаясь трещал. Трещал не о безынтересном, но меня, то и дело так и подмывало попросить его заткнуться. И прислушаться к звукам похожим на звук крадущихся шагов, которые сопровождали нас всю дорогу.