Посмотрел вверх и вправду, на самой макушке виднелось гнездо. Если я полезу наверх, то потрачу уйму времени, да и сил добежать обратно до фонтана у меня уже не останется. Я сомневался и в том, можно ли вообще лазать по священным деревьям.

Однако, если не полезу, то соколенок, наверняка, погибнет.

Я вздохнул. Осторожно взял птенца. Тот легонько клюнул меня в руку и чирикнул. Я невольно улыбнулся.

– Ну, растяпа, сейчас верну тебя домой!

После сказанного, а значит обещанного, я, как дурак, полез на священное дерево. Птенец вел себя очень даже смирно и, казалось, с каким-то осмысленным любопытством наблюдал за моим сомнительным подвигом.

Но лезть всё равно было очень тяжело. Наконец, я вернул соколенка в гнездо и стал спускаться обратно на грешную землю, что оказалось намного труднее. На какой-то ветке, приблизительно в середине я оскользнулся и полетел вниз.

Упал плашмя, как мешок с костями, и отключился.

Мне послышалась какая-то музыка, нет, скорее песня – кто-то пел на дивном языке. Я открыл глаза. Даже движение век отдалось во мне болью. Солнце уже спряталось за горизонт, сгущались сумерки.

Вдруг я увидел, как из дерева вышла дева. Кожа у нее была такой же золотой, как и кора, а волосы пылали тем же огнем, что и крона. Она была прекрасна: нагая, тоненькая, длинноногая, с небольшой грудью, что вполне бы уместилась мне в ладонь.

Я затаил дыхание, любуясь её необыкновенной красотой.

Дева улыбнулась мне. Подошла близко-близко. Так, близко, что я ощутил исходящий от нее запах весны. Склонилась и нежно поцеловала меня в пересохшие губы.

– Благодарю, – прошелестела она и исчезла, как мираж.

Боль ушла. Я поднялся на удивление легко. Во мне как будто второе дыхание открылось. Я поклонился древу. И опрометью помчался обратно, предвкушая хорошую трепку от отца.

То ли от страха, то ли от того, что бежать приходилось уже с горки, а может ещё почему-то, к фонтану я бежал куда быстрее и свободнее, чем к древу. Будто я не по земле бежал, а по воздуху левитировал. В какой-то миг мне даже показалось, что я не касаюсь ногами дороги.

Когда я добежал, стало уже совсем темно. Хорошо, что фонтан был с какой-то подсветкой. Возле него меня ждали отец, Роджер и еще какой-то мужик с аккуратной бородкой и гибким, хорошо сложенным телом, таким, как у танцоров.

– Ты, как я понял, вообще не торопился, просто прогуливался, – раздраженно резюмировал отец, скрестив руки на груди.

Я открыл было рот, чтобы рассказать про соколенка и деву, вышедшую из древа. Но тут же его закрыл. Язык не повернулся рассказывать. Я понял, что это воспоминание для меня слишком сокровенно. Пусть думает, что хочет.

– Зато ваш сын делает успехи в музыке, – вдруг заступился за меня незнакомец. И подмигнув мне, лукаво добавил: – Сегодня он виртуозно исполнил серенаду о Триликом.

– Я ценю, что мой сын хоть в чем-то в этой жизни преуспел, – с горечью вздохнул отец. – Однако музыка не спасет ему жизнь, сэр Мерлин.

– Зато спасет душу, – жизнерадостно засмеялся сэр Мэрлин.

С тяжелым подносом, на котором стояли четыре кружки какого-то напитка, из темноты к нам подошел рыжий.

Я понял, что это единственный человек, которому здесь я мог бы доверить свою историю о деве. Рыжему парнишке, имени которого я не знал, а не чванливому отцу.

– Напитки, господа, – поклонился рыжий.

Отец и незнакомец взяли кружку с подноса. И продолжили беседу.

Роджер же незаметно для других сделал рыжему подножку. Тот потерял равновесие, и в попытках его удержать, пролил содержимое оставшихся стаканов прямо на Роджера. Тот не ожидающий, что ему прилетит такая обраточка, вызверился.

– Ах, ты щенок безродный! Ублюдок недоделанный! – зло взвыл он.

Одним махом, повалив парнишку на землю, стал запинывать его ногами. Рыжий молча скрутился на земле в клубок, прикрывая голову руками.

Отец с сэром Мэрлином даже ухом не повели, будто происходящее было в порядке вещей.

Я же просто офигел от такой подлости, но уже в следующий миг с криком:

– Получи, фашист, гранату! – повалив мерзавца Роджера на землю, уселся на него сверху и стал лупасить изо всех гражданских сил.

Тот от неожиданности даже не сопротивлялся.

– Эрик! – прогремел отец. – А ну пусти его!

Но на этот раз уже я и ухом не повел, в бешенстве продолжая хреначить урода.

Хлопок. Меня приподняло в воздухе и оттащило от Роджера.

– Что ты творишь?! – яростно воскликнул отец, сверля меня взглядом.

– Он первый начал! – взвыл я, обличительно тыча в Роджера пальцем. – Он поставил ему ножку! Я видел!

– Ты хочешь сказать, что весь сыр бор из-за служки?! – еще больше удивился и разозлился отец.

– Я хочу сказать, что не хочу, чтобы какая-то вонь из-под рейтуз был моим оруженосцем! – в сердцах крикнул я.

У меня чесался язык добавить, что и такого отца мне тоже даром не нужно, но это я в себе все же удержал.