С таким же успехом я могла яйцами забивать гвозди. Юная неглупая, как я уже могла не единожды убедиться, головка растеряла все свое лучшее, почувствовав первую, черт бы ее побрал, любовь, и я не представляла, как с этим бороться. Хуже всего — это была еще и моя голова. И мое тело.

Я вошла в кабинет — смахивающий на крысу секретарь открыл мне дверь и отскочил в сторону — и заставила себя небрежно кивнуть. Ветлицкий сидел за столом, что-то писал, с одной стороны, он меня ждал, с другой — не выказывал нетерпения. Мне было плевать, Софья надулась. Я молчала, прошла и села. Книгу мне некуда было деть, и я пристроила ее на колени так, чтобы название не было видно.

— Минуту, Софья Ильинична, — попросил Ветлицкий и продолжил писать. Я нахмурилась.

— У меня не то чтобы много этих минут, Георгий Станиславович. Я ценю легенду, которую вы разработали, и ценю то, что вы дали ей подтверждение. Кстати, что в чемодане, который вы прислали в академию?

— Понятия не имею, Софья Ильинична. Какие-то женские вещи. — Он оторвался от бумаг и смотрел на меня набычившись. — Что вас удивляет? У нас есть женщины-агенты, мы посоветовались с ними, что приобрести для вас так, чтобы вы ни в чем не нуждались и как можно реже покидали академию… кроме как не для встречи со мной. Точнее, я дал агентам поручение купить для вас все самое необходимое. За счет казны.

— А мой счет? — тут же вцепилась в Ветлицкого я. — Мое сотрудничество будет оплачено?

Ветлицкий вздохнул, видимо, осознав, что я от него не отстану, отложил перо и бумаги в сторону, взглянул прямо мне в глаза. Нет, козочка, держимся как ни в чем не бывало, а еще лучше — отдай контроль полностью мне.

— Вы не в том положении, чтобы что-то просить, — желчно предупредил он, а я против воли отметила, что как мужчина он весьма импозантен, — но я вас понимаю. Тридцать… пять целковых в месяц вас устроит? В дополнение к жалованью классной дамы.

— Пятьдесят, — не дрогнув, подняла ставку я, потому что помнила стоимость своей паршивенькой комнатушки. И у меня еще остались долги. — И это не жадность, Георгий Станиславович, а компенсация за то, что я там терплю.

Одного я добилась — в его глазах зажегся интерес, и он легко объяснялся: Софья однажды уже прошла академию, так что же еще?

— То, что я видела как воспитанница, и то, что я вижу как классная дама, как более зрелая женщина, которая может распознать и оценить добро и зло, — пояснила я, — различно. Я просила бы вас настоятельно обратить внимание на то, что в классах и дортуарах невыносимо низкая температура, а рацион воспитанниц не способствует здоровому образу жизни. Завтра или прямо сегодня вечером я передам вам то, что успела уже набросать, и прошу принять это к сведению. И инспектор Рауш, если вы о нем слышали, а если нет, то узнайте и повлияйте, чтобы его реформы снова вспомнили. Они были очень неплохи.

— Софья Ильинична, — деревянным голосом перебил меня Ветлицкий, а я опять отметила — Софья права, он хорош. Впечатление производит. Даже не дрогнул на мой менторский тон. — Милая моя Софья Ильинична, ваша задача — следить за учителями и классными дамами. Каждый шаг, каждое слово, все, что покажется вам… Владыка, нет, оставьте выводы мне, просто докладывайте обо всем, что видели и слышали.

Я обозлилась и положила «Сладострастную поэму» на стол перед Ветлицким так, что он спокойно мог прочитать название. Бесполезно, он только мазнул по книге взглядом.

— Софья Ильинична, прошу вас, — поторопил меня Ветлицкий. — Все, что вы узнали и увидели за эти два дня. От первого до последнего слова, и я надеюсь на вашу память. И именем Владыки заклинаю, не рассказывайте мне про рацион и инспектора Рауша, это не то, что меня интересует.

Я молчала и рассматривала его, он — меня. Бессловесная дуэль, кто сдастся первым. Он тратил мое время, я — его.

— Софья Ильинична, я жду.

— Мне нечего вам сказать, господин полковник. — Я презрела условности, откинулась на спинку стула, и Софья, кажется, упала от такой вольности в обморок. — Я не знаю, как вы себе представляете выполнение той задачи, что вы мне поставили, но мнится, что вряд ли заговорщики ждали меня, чтобы немедленно посвятить в детали, которые мне неизвестны.

Лицо Ветлицкого дернулась на мгновение, и я поняла — случайно, но я попала в точку. Значит, он полагал, что мое появление не вызовет подозрений, а лишь обрадует тех, кто готовит покушение. И значит, никто не знает…

— Арест Лопуховой и Бородиной пока в тайне? — понимающе усмехнулась я. — Тогда, Георгий Станиславович, решите, оставлять это и далее так или все же потыкать палкой в гнездо с осами. Пока Лопухова и Бородина для остальных заговорщиков на свободе, у них нет резона использовать меня, но едва станет известно об аресте, я окажусь под подозрением. Итак?..

Ветлицкий поднялся, кусая губы и уже не глядя на меня. Бесспорно, он был неприятно шокирован юной красавицей. Ветлицкий отошел к окну, невежливо повернулся ко мне спиной, какое-то время смотрел, что творится на улице, потом, не оборачиваясь, негромко произнес:

— Такая странная метаморфоза, Софья Ильинична. Будто не вы говорите со мной, а кто-то другой. — Он вздохнул, я понимала — нелегко принять решение, каким оно будет? — Если… кхм. Если и остальные заговорщики столь же… умны, то мне в самом деле придется пересмотреть все расследование.