Оставшаяся в Таджикистане Лида не желала ждать, когда ситуация с переделом ранее братских республик устаканится и жизнь наладится. Народ охватила волна переселения. Русские из азиатских республик уезжали, продав квартиру за ящик пива, таджики, наоборот, приезжали. Позже потоки сменили направление: таджики снова потянулись в Россию. На заработки. Но тогда, в начале 90-х, было именно так… Лида тоже решила уехать. Благо сестра в Германии. Приехать оказалось несложно. А вот остаться и получить вид на жительство – практически невозможно.

Лиду с детьми решили «сдать» как беженцев. А что, чем не беженцы? В Таджикистане русских притесняют и даже убивают. Там война. Вот и убегают люди. «Легенда» беспроигрышная. Почему побежали в Германию, а не в Россию – дело второе. Немцы принимали всех «соискателей на убежище», расселяли и кормили, но не все могли остаться навсегда и насовсем. Соответствующие органы разбирались с тем, насколько соискатель подвергается опасности на родине, так как именно опасность была достаточным и единственным поводом, чтобы человека оставили. Разбирательство состояло в том, что кто-то где-то читал акты, в которых беженцы описывали причины своего «бегства» с родины и обосновывали просьбы на жительство. Бюрократическая машина медленная, и читалось это годами. А люди спокойно жили… Большинство, конечно, довольствовались пособиями и втихую «по-чёрному» подрабатывали. «По-чёрному» означало работу без официального разрешения и оформления, а также без выплат налогов. Эти деньги тратились на дополнительные удовольствия. Или копились на случай возвращения домой. Так сказать, «чёрные заработки» на чёрный день.

Соискатели убежища годами ждали, пока «где надо» прочитают их документы и вызовут на окончательную беседу. Иногда ожидание длилось четыре-пять лет. Если о ком-то «забывали» и люди ждали решения по их вопросу более семи лет, то их уже выгнать не имели права, а давали разрешение на жительство. Семь лет считалось «порогом», после которого выставлять людей по-любому недемократично и негуманно, ибо за это время они интегрировались в стране. Но органы старались следить за этими сроками и вызывать на разборки, не доводя дело до крайности.

Лидочка прождала вызова около пяти лет. Тем, кто не испытал этого, трудно понять, что чувствует человек, с одной стороны, живущий жизнью почти местного жителя, с другой – постоянно ожидающий письмо с «чёрной меткой». Пять лет жизни – немало. Человек привыкает, он уже не ждёт, а живёт. Жизнь «устаканивается», налаживается и урегулируется, и тебе начинает казаться, что ты тут навсегда. Особенно это касается детей. Приехав в Германию в возрасте десять и двенадцать, сыновья Лиды за пять лет стали большими мальчиками, учились в немецкой школе, говорили по-немецки без акцента и уже не помнили той, другой жизни, жизни в СССР. Впрочем, и страны такой уже не было. В Германии они стали своими и не могли себе представить, что придётся уехать.

Лида за пять лет тоже прижилась. Нашла подработку в дополнение к пособию – по утрам бегала или убираться, или присматривать за детьми, чьи родители работали; обзавелась и знакомыми, и подругами, нашла она и своё женское счастье. Первое время Лида жила в общежитии, вместе с другими такими же, как она, соискателями на жительство. Кстати, именно там я с ней и познакомилась. В железном контейнере, в котором мы жили, кого только не было.

– Мой друг, – немного смущаясь, сказала Лида, когда представляла чернокожего парня по имени Джулиан.

Джулиан был красавчиком, с шикарной фигурой человека, регулярно посещающего фитнес, с кожей, напоминающей дорогой бархат. Африканец был не только красивым и спортивным, но и интеллигентным. В Нигерии, откуда он был родом, Джулиан был писателем. Кроме того, у парня были какие-то неопровержимые доказательства, что на родине его преследуют и могут убить, а потому он спокойно ожидал решения по своему вопросу. Так что с ним было и приятно, и полезно, и весело.

Любовный роман с темпераментным жителем африканского континента скрашивал эмигрантские будни Лидуси. Джулиан давал ей качественный секс и помогал по дому. Мальчики относились к нему без предубеждений, так как, подросшие на немецкой ниве, впитали в себя понимание истинного, а не номенклатурного, как было в Советском Союзе, интернационализма. Лидкина сестра не могла никак к нему относиться, так как отношения Лиды и Джулиана заканчивались на территории общаги.

Лида звёзд с неба не хватала и к жизни относилась с пониманием. Как принято сейчас говорить, «с головой дружила». Она смотрела на мир трезвыми глазами и своё положение оценивала вполне адекватно. Постепенно она нашла пусть и неквалифицированную, но «белую» работу, оформилась официально, и это дало ей возможность снять неплохую квартирку. Кроме всего прочего, Лида была домовитой и «рукастой» – практически в одиночку сделала ремонт, устроила уют, насколько позволяло её материальное положение. Впрочем, в те времена местные бюргеры выбрасывали столько вполне приличной мебели, посуды и даже аппаратуры, что некоторые не только свои квартиры обставляли, но умудрялись кое-что и перепродавать. А уж как Лида готовила – пальчики оближешь!

Но пришёл день, когда и до Лиды добралась «длинная рука» немецкого правосудия. Её вызвали на допрос. Она что-то там промямлила про опасность для жизни. Её выслушали. Сочувственно покивали головами. И через пару месяцев прислали письменный отказ: оснований не видим, на родине у вас демократия, можно вернуться без риска быть убитым. Вам ничего не грозит. Выметайтесь. В срок три месяца Лиде с сыновьями следовало попрощаться с Германией.

– Ужас, мне кранты… Огни Бреста маячат… – услышала я возбуждённый голос Лиды. – Помогай! Знаю, ты можешь… Только замужество…