— Позже заберем, быть может, — ответил дядя.

— Быть может? Ты что имеешь в виду?

Йоуханн промолчал, подал машину назад, потом вперед, снова осадил, развернувшись к выезду с причала.

— Какой народ дружелюбный, — поделился своими мыслями Пьетюр. Он сидел на заднем сиденье, держа на коленях пакет, а в руке телеграмму.

— Да, народ здесь, пожалуй, не хуже, чем в других местах, — отозвался Йоуханн.

— Никак не хуже, по-моему, — сказал Пьетюр. — Вот уж не думал, что нам сразу по приезде поднесут подарок.

— Есть подарки, которые не надо принимать, — произнес Йоуханн, не отрывая глаз от дороги.

— К чему ты это? — спросил Пьетюр. И, не дожидаясь ответа, добавил: — Послушайте. Телеграмма из Токио. В ней говорится: «Наилучшие пожелания. Ожидаю многого от вашего приезда. Сигюрдюр».

Молчание.

— Что же вы ничего не скажете? Очень любезно с его стороны.

— Любезности и впрямь не отнимешь, — согласился Йоуханн.

— Странно ты, дядя, как-то говоришь сегодня, — сказала Вальгердюр и пристально посмотрела на него, как бы стараясь прочесть его мысли. — Что-нибудь случилось?

Он ничего не ответил, только прибавил газу. Внезапно он затормозил. Перед ними были развалины сгоревшего дома. Йоуханн опустил стекло и указал рукой:

— Взгляните.

— Мы видели это с парохода, — ответила Вальгердюр.

— А вы догадались, что этот дом предназначался для вас? — спросил он, открыл дверцу и выбрался из машины.

Пьетюр и Вальгердюр несколько минут молча сидели в машине, глядя на легкие струйки дыма, поднимающиеся над пепелищем и тающие в ясном воздухе.

Наконец она вышла из машины.

За ней он.

Девочку он оставил на сиденье, но пакет, который ему вручил полицейский, из рук не выпустил.

Они подошли к Йоуханну, стоявшему в двух шагах от пожарища. Остановились, вглядываясь в черно-серый пепел.

— Ничего не осталось, — тихо произнес Пьетюр. — Все сгорело дотла. — И вдруг, словно его осенило, добавил неожиданно громко: — Значит, это был ненормальный.

— И да, и нет, — только и ответила Вальгердюр.

Они долго стояли у пожарища, не произнося ни слова.

Наконец Вальгердюр нарушила молчание. Ни к кому не обращаясь, она сказала:

— Ничего здесь не изменилось.

— Неверно, — возразил Йоуханн. — Изменилось.

— Может быть, — ответила она. — Однако, дядя, домa здесь и раньше горели.

— Стало хуже, Вальгердюр, — сказал он ледяным голосом.

Вдруг он выпустил костыль из правой руки, молниеносно выхватил у Пьетюра пакет и бросил на тлеющие угли. На мгновение взвился столбик дыма и пепла, затем дым стал гуще, слабые языки пламени охватили коричневую бумагу. Вскоре уже весело трещал огонь, пожирая пакет.

— Зачем? — спросил Пьетюр, не зная, сердиться или нет. — Это подарок нам с Вальгердюр.

— Это не подарок, — резко возразил Йоуханн.

— Вот как, — сказал Пьетюр, проводя рукой по волосам. — Странно все это.

— А Страус? — поинтересовалась Вальгердюр.

— Под Новый год улетел в Японию покупать траулер.

— Все по тому же рецепту, не правда ли? — спросила Вальгердюр. — Но почему сейчас? Именно сейчас? — Не дожидаясь ответа, она отвернулась и пошла к машине.

— А почему тогда? — пробормотал Йоуханн. — И почему бы не сейчас? — Он пошел за племянницей. — Откуда у нас возьмутся великие люди, если всегда находятся сомневающиеся? — громко спросил он.

Пьетюр вплотную подошел к пожарищу, наклонился и набрал пригоршню пепла. Пропустил пепел сквозь пальцы, по брюкам, на ботинки. Пробормотал:

— Слышал ли я это раньше? Испытал ли? Видел ли? Разве мне это незнакомо?

— Пьетюр, милый, иди сюда. Замерзнешь, — крикнула Вальгердюр. Он послушался.

— Вала, — сказал он, усевшись в машину и наклоняясь к ней. — Вала! Твои подозрения… — Он замолчал.

Она обернулась к нему, посмотрела своими зелеными глазами в его голубые глаза и тихо ответила:

— Подозрения надо держать при себе. Зато когда они перешли в уверенность, вот тогда уже молчать нельзя. А до тех пор…

Какое-то время они сидели не двигаясь. Молчание нарушила девочка, заявив, что хочет домой.

— Желаете, чтобы я забрал ваш багаж? — спросил Йоуханн, кашлянул и тронул машину с места. — Можете пожить у меня, пока у вас наладится. — Он помолчал, снова кашлянул и добавил: — Если у вас здесь наладится.

— Многое здесь изменилось, дядя, — сказала Вальгердюр и выпрямилась. — Когда-то ты запретил мне говорить в таком духе. И сам так не говори. Никогда.