Хуан сделал все, что мог, чтобы максимально замести следы, но мы оба знали, что, скорее всего, это только временная отсрочка. По нашему плану лимузин не должен был попасть в руки ни «Тихуане», ни полиции. Мы собирались честно вернуть его в прокатную контору до того, как поднимется шухер. Теперь же перцы обязаны были расследовать дело с двумя трупами, а даже по сожженной машине можно установить довольно-таки много. Они найдут прокатную контору, откуда та была взята — тем более что и оттуда подадут заявление о не возвращенном вовремя лимузине — установят владельца краденых документов и примутся его искать (тем паче что речь о гринго и ситуация чревата международным скандалом, будь он преступник или жертва), а через него могут выйти и на подцепившую его проститутку, а от нее уже на меня. В принципе, я знала, где находятся эти двое (турист все еще пребывал в наркотических грезах, от коих должен был очнуться только по окончании провалившейся операции), и у меня еще было время застрелить их обоих прежде, чем до них доберется кто-то еще. Но, во-первых, не факт, что это решило бы проблему. Перцы отследят путь гринго по биллингу его телефона (до того, как он этого телефона лишился, но тем не менее), и могут найтись свидетели, как он снимал девку а точнее, она цепляла его. А во-вторых — к нему у меня не было ни малейшего сочувствия, но вот поступить так с девчонкой, которая работала на нас — пусть не бесплатно и не зная всего плана, — было бы все-таки западло. Впрочем, и предупреждать ее, что план провалился и ей нужно срочно бежать, не дожидаясь обещанных ей денег на цветочную лавку, я тоже не стала. Она могла подумать, что мы пытаемся ее кинуть, а главное — мне совсем не было нужно, чтобы в ее телефоне остались следы моего предупреждения. Перцам и без того было, что копать, а все, что нароют перцы, может быть слито «Тихуане».

Наш расчет — ну, точнее, расчет Хуана, хотя я и согласилась с ним — строился не на том, что нас в принципе не смогут вычислить, а на том, что у нас будут время и деньги, чтобы скрыться. По первоначальному плану мы должны были сначала уехать в Мехико и уже там дожидаться американских виз. Теперь это уже не имело смысла. Той заначки, что у меня оставалась, хватило бы только на то, чтобы с максимальной скоростью свалить в Штаты нелегально. Тот самый хьюман трафик, от которого я всегда держалась подальше, не желая влезать в этот слишком стремный и грязный бизнес. И вот теперь мне предстояло стать его частью не в качестве организатора, а в качестве простого клиента. Прекрасно зная, что здесь нет никаких гарантий — даже тех весьма сомнительных, что получает клиент проститутки или наркоторговца — и кинуть могут на каждом шагу.

Мне удалось раздобыть липовую ксиву, но я понимала, что на КПП на границе или в аэропорту с ней лучше не соваться — там проверяют чип, который нельзя подделать. Но в Штатах, где-нибудь в глубинке на севере, где нет той бдительности, что вблизи от мексиканской границы, я рассчитывала с помощью этой ксивы получить уже настоящее американское ГО. Так что пересекать границу все равно надо было нелегально. В составе группы таких же отчаявшихся бедолаг, надеющихся на чудо Американской Мечты. Только я была не столь наивна, как большинство из них — но мне это уже ничем не могло помочь. Мне оставалось только положиться на удачу точно так же, как они — и довериться людям, которым, как я точно знала, доверять не стоит.

Нас собрали в группу их двух десятков человек и загнали в рефрижератор. Большую его часть занимали коровьи туши, и лишь в том конце, что ближе к кабине, был отгороженный стенкой закуток размером два с половиной метра в ширину (и столько же в высоту — внутренние габариты рефрижератора) и метр в глубину. Вот в этом закутке мы и должны были стоять в четыре ряда, прижатые друг к другу. В тесноте, впрочем, был свой плюс, поскольку рефрижератор работал на полную мощность, и в кузове было, наверное, — 10, если не ниже — и хотя нас предупреждали, что будет холодно, у большинства не было по-настоящему теплой одежды. (Зимняя одежда — вообще не самый популярный товар в Тихуане, хотя, конечно, в принципе достать ее можно — как правило, в дорогих спортивных магазинах, торгующих шмотками для лыжников и альпинистов.) На мне самой была куртка с капюшоном на завязках, джинсы и кроссовки — наряд, подходящий для температуры около нуля, но не для мороза — а кое-кто и вовсе явился в фуфайке и сандалиях на босу ногу. Снаружи было +35, и на это, как нам сказали, и делался расчет — мол, если пограничники и заглянут в кузов, то лезть с жары в мороз и протискиваться между обледенелыми тушами точно не захотят. Так что теснота помогала согреться. Само собой, в закутке не было ничего, похожего на окна, но под потолком имелась тусклая лампочка, которая, как нам объяснили, гаснет автоматически, как только отпираются внешние двери фуры. Делалось это с двумя целями — во-первых, чтобы ни один лучик не пробился из закутка и не выдал наше убежище, а во-вторых, чтобы дать нам знать, когда кто-то заглядывает внутрь рефрижератора и надо вести себя тихо, «даже не дышать».

Какое-то время машина ехала, очевидно, по улицам Тихуаны, останавливаясь только на светофорах, а затем поползла медленно и встала уже надолго. Нас предупредили, что стояние в очереди на пограничный досмотр «займет время», и чтобы мы не напивались и не наедались перед поездкой, поскольку возможности сходить в туалет, естественно, не будет. Но все равно большинство моих спутников, похоже, верило, что это ожидание продлится минут сорок. Однако оно затянулось на много часов. И все эти часы мы должны были провести на ногах, стоя на морозе практически без возможности сменить позу.

Холод все-таки не был самой большой проблемой. Когда нас только загружали, я сказала, чтоб те, кто одет теплее, встали по периметру, а те, кто легче — в середину (кое-кому явно не понравилось, что я «раскомандовалась», но совет был очевидно разумный, и возражать никто не стал). Тепло тел и дыхания двадцати человек способно в значительной мере обогреть маленькое помещение, которое они заполняют практически целиком (не считая свободного пространства над головами), даже когда от стен идет ледяной холод. Хуже была почти полная неподвижность, а еще хуже — духота. Какая-то вентиляция в закутке, само собой, была, иначе мы бы задохнулись очень быстро — но она была явно недостаточной. То есть она была устроена в крыше, чтобы воздух выходил вверх и нас не учуяли собаки, а углекислый газ тяжелее воздуха и скапливается внизу. Поначалу духота была еще не так заметна из-за холода, создававшего обманчивое ощущение свежести, но постепенно стоять в этом железном ящике становилось все тяжелее.

Среди нас была одна женщина с ребенком — девочкой лет девяти. Поначалу тот тип, что формировал нашу группу, не хотел их брать, говоря, что с детьми вечно одни проблемы, они начинают ныть в самый неподходящий момент и могут тем самым выдать всю группу. Да и мамаша, по его словам, была слишком толстой и занимала лишнее место (хотя на пару с худенькой дочкой в среднем получался как раз нормальный объем). Но женщина божилась, что ее дочка выносливая, как кактус, и не будет канючить, что бы ни случилось — а главное, предложила уплатить двойную цену и за себя, и за девочку, и их взяли.

На самом деле эта тетка была не толстая, а беременная, но скрывала это, потому что тогда бы ее точно не взяли — и правильно бы сделали. Если бы я вовремя это поняла, я бы сама ее выдала. Но я не очень-то шарю в таких вещах, а другие женщины, что были в нашей группе, прикрыли ее из бабской солидарности, сентиментальные дуры. Пусть, мол, родит ребеночка в благословенных Штатах, где он сразу станет Американским Гражданином, не то что мы, люди второго сорта. На самом деле до родов там было еще далеко, а вот выкидыш в этой давке никому из нас точно был не нужен, и ей самой в первую очередь. Но разве дуры думают о последствиях своей доброты?