Леннокс повернулась к ней и стукнула по карточке настойчивее. В глубине зала встревоженно покачала головой Кертис. Руш, даже не имея под рукой никаких шпаргалок, одними губами прошептал:

— Я не могу строить в этом отношении догадки.

— Старший инспектор! Так будут еще убийства или нет? — вновь спросила журналистка в звенящей тишине.

Бакстер вспомнила официальный пресс-релиз, выпущенный после ареста Масса: историю, которую ей пришлось состряпать во избежание неприятностей, и туманное объяснение причастности к этому делу Волка.

Одни сплошные трупы и бесконечная ложь.

— Да… я полагаю, ситуация действительно будет накаляться.

Зал вскочил на ноги и стал забрасывать ее вопросами под сполохи вспышек фотоаппаратов, и Бакстер почувствовала, что все повернули в ее сторону головы. Вероятно, она ошиблась, считая, что публике, пускай хотя бы иногда, хочется знать правду.

Осознание того, что вся эта пишущая братия процветает на пустых обещаниях и лживых заверениях, вгоняло Эмили в депрессию. В этом гадюки из Департамента связей с общественностью были правы — люди скорее согласятся получить удар в спину, нежели взглянуть правде в глаза.

— Вот что мы имеем на сегодняшний день, — сказал специальный агент Кайл Хоппус, подводя их к одной из десятка развешанных на стенах белых досок, — это наши убийцы.

Региональное отделение ФБР в Нью-Йорке располагалось на двадцать третьем этаже безотрадно скучного дома рядом с Бродвеем. Если забыть о типичных для этого города неоштукатуренных кирпичных стенах, Бакстер вполне могла бы сказать, что вновь оказалась в Нью-Скотланд-Ярде: те же беленые высокие потолки, тот же синий пористый пластик, отделяющий в офисе столы сотрудников, и почти идентичный ковер — достаточно изношенный в силу недостаточной износостойкости.

Хоппус дал им пару минут ознакомиться с той информацией, которая не была зачеркнута или нечитаема. С учетом его начальственного ранга он казался Бакстер подозрительно дружелюбным.

— Как видите, исключив всякую возможность взаимосвязи между убийцами, между жертвами, между убийцами и жертвами, а также между ими всеми и делом Тряпичной куклы, мы сосредоточили все внимание на том обстоятельстве, что у каждого из наших преступников были все основания ненавидеть полицию, — объяснил Хоппус. — Одна бригада наших дознавателей разбирается с их финансами, вторая досконально изучает сведения в компьютерах и телефонах. Это все понятно. Проблема в том, что на этом дело и застопорилось. Мы не выявили экстремистских политических или религиозных взглядов, за исключением разве что Медины, ревностного католика и ярого сторонника Демократической партии, как и все мексиканские иммигранты. Кроме Баррелла, в насилии никто из них тоже раньше замечен не был. Насколько нам удалось узнать, эти люди никогда друг с другом не встречались, — закончил он.

— Но несмотря на это, в течение всего нескольких дней было совершено три преступления, наверняка координируемых из одного центра, — принялся размышлять вслух Руш, — прямо жуть берет.

Хоппус ничего не ответил, но бросил на Кертис недоуменный взгляд, будто спрашивая, зачем она привела сюда этого странного типа.

— Вы не могли бы предоставить мне копии их дел? — спросила Бакстер. Она решила не ставить его в известность о своем намерении послать запрашиваемые документы через океан сотруднику отдела по борьбе с финансовыми преступлениями, с формальной точки зрения не имеющему к данному делу никакого отношения.

— Разумеется, — ответил Хоппус немного лаконичнее, чем допускали рамки приличий, явно посчитав оскорблением предположение, что она может найти в бумагах нечто такое, что проглядела его команда.

Руш подошел ближе к доске и присмотрелся к трем небольшим фотографиям, прикрепленным над именами убийц. Баррелл смотрел на него с протокольного снимка, наверняка сделанного вскоре после ареста. На Таунсенде была футболка со знакомым логотипом.

— Таунсенд участвовал в программе «С улиц к успеху»? — спросил Руш.

— Да, — ответил Хоппус. Он обсуждал что-то с Кертис и Бакстер.

— А сейчас? — продолжал Руш.

— Он же мертв… — в замешательстве произнес Хоппус.

— Я имею в виду… на момент смерти. Он отказался от участия в ней или нет?

— Нет, не отказался, — ответил агент ФБР, не в силах скрыть раздражения.

— Хм-м, — протянул Руш и вновь уставился на доску.

Об этой программе он узнал, когда расследовал предыдущее дело. Данная инициатива сводилась к тому, чтобы вновь трудоустроить городских бездомных, число которых в последнее время росло угрожающими темпами, и дать им возможность самим себя обеспечивать. С такими людьми, от которых все отказались, проводили занятия, консультировали, на какое-то время обеспечивали крышей над головой, помогали приобрести профессиональные навыки и устраивали на работу. Само по себе предприятие замечательное, только вот в то, что доходяга на фотографии — сущий скелет, одна кожа да кости — вернется к нормальной жизни, верилось с большим трудом.

За свою жизнь Руш повидал много наркоманов и всегда мог безошибочно определить, когда человек больше ценит не жизнь, а дурь.

Он перевел взгляд на снимок Эдуардо Медины. В нижнем углу, там, где фотографию бесцеремонно обрезали, торчала чья-то голова. Выглядело так, будто Медина кого-то обнимает — со счастливым видом.

— И что теперь будет с его семьей? — спросил Руш, опять перебив Хоппуса.

— Чьей?

— Медины.

— С учетом того, что этот скот хладнокровно отправил на тот свет полицейского, я буду очень удивлен, если в самое ближайшее время власти не депортируют его сына и навсегда не запретят другим родственникам въезжать в нашу страну.