— Ага. Темная, — в тон ему отозвался я.

— Темная, — согласился он. — В самый раз в Степь сгонять.

Меня от такой идеи пробрал озноб.

— Ну да. Улус — другой вырезать. Степных меньше, Степи больше.

— А злой ты стал, — укорил Фандаг.

— Так по голове же ударили, — привычно отмахнулся я.

А он как не заметил.

— Не любил ты раньше Хушшар. Не воины, говорил, разбойники.

— Это вы чужим разбойники. А своим — добытчики.

В свете звезд удивленно блеснули глаза.

— Ну а как же честь воинская? А вызов как же?

— А Степные о чести думали, когда ваши починки жгли? — И сам ответил: — Нет. Честь — это правило игры для двух сторон. А если для одной честь — вещь избирательная, то и резать его надо избирательно. Сегодня отпустил бы тебя Бадала, будь ты слабее?

— Вряд ли.

— Вот-вот.

— Погоди. Так мы же с тобой из-за этого и разругались в последний раз. А сейчас ты мне мои же слова и говоришь. А я вот с тобой спорю.

— Растешь, дядька. Так ли я был прав в тот раз? Так ли ты был не прав?

Помолчали.

— Не бери в голову, — успокоил Фандаг.

А я не стал развращать средневекового человека неприличным продолжением этой фразы. Зачем?

— Пойдем, выпьем, братча, — придавил мне плечо тяжелой рукой атаман.

— Неохота, — ответил я, необидно опустив плечо, отчего мощная конечность соскользнула. — Ты мне лучше о бешмете расскажи.

— Погоди, вина принесу.

С каждым днем я все больше убеждался в сугубой скудности своих познаний об этом мире, и многие пробелы не мог заполнить даже всезнающий Тивас. Собственно, ничего удивительного в этом, конечно же, не было. Дома меня абсолютно не интересовала процедура свадьбы у тех же якутов, например. Вернее, мне, конечно же, было бы любопытно поприсутствовать на этом мероприятии. Но в связи с отсутствием острой необходимости подобные познания к категории жизненно необходимых отнести было, конечно же, трудно. А в данном случае ситуация складызалась несколько иначе. Если первые встреченные мной, относительно дружественно настроенные люди такое серьезное внимание уделяют вопросам туалета, то необходимо знать, как надо правильно одеваться. Стоит напялить какую-нибудь тряпку, и нанесешь тем самым кому-либо оскорбление. А народ здесь сложный, средневековый, обидчивый. Надо оно мне?

Вернулся Фандаг, приволок приятных размеров бурдюк и пару кожаных кубков.

— Давай сначала глотки промочим.

Промочили, помолчали. А потом меня начали просвещать.

Оказывается, Хушшар поклоняются Вечно Синему Небу, и цвет его для них священен. Поэтому подавляющее большинство народов, граничащих с этими деятельными смельчаками, одежду сине-голубой гаммы предпочитают не использовать, дабы ненароком не обидеть усатых гордецов с гипертрофированным чувством собственного достоинства. Хушшар носят синее сами.

Мальчишки и девчонки щеголяют в белоснежном холсте. Детки растут, по хозяйству помогают, на охоту бегают. А вещички их сначала голубеют, а потом и синеть начинают. Меняется качество ткани, грубый холст сменяется тяжелой прохладой шелка, безрукавка прячется под роскошную рубашку с сапфировыми пуговицами, которую перехватывает широкий серебряный пояс. На плечи ложился бешмет с богатым серебряным шитьем, по которому знающий человек может рассказать всю биографию владельца, его геройства и победы. Голову юнца после первого геройствования покрывают синим платком, а голову зрелого мужчины — уже чалмой.

— А женщины?

— Что, женщины? Когда за мужа выходят, полевать перестают. Раньше Большую погоню объявляли — все бились. Да только давно это было. И ценнее женщина мужчины. Он-то хоть сколько покроет, а она за девять месяцев лишь одного выносит, а потом еще кормить, вынянчивать. Так вот. Мужчины — сила Хушшар, а женщины — сердце наше.

— Так что, раз человека в синем увидел, значит, это Хушшар?

— Ха. Не сможет народ Хушшар все краски в мире под себя собрать, — коротко хохотнул собеседник. Он поднял руку, широкий рукав с мягким шелестом упал на вздувшийся бицепс, обнажив вросший в жилистое запястье широкий браслет ярко-синего металла. — И так мы отличаем друг дружку. Чужанин может и наряд наш надеть, и язык познать, но обмануть людей Хушшар не сможет. Этот браслет наши умельцы сажают на руку в раннем отрочестве. Они не столь мудры, как твой спутник. Однако не помню, чтобы обманул их кто-нибудь. Неможно это. Да и есть то, что знать может лишь Хушшар, с пеленок в наших землях выросший. А изменников у нас не водится.

Вот такой закрытый орден. А как их по-другому назвать? Только долго нам поболтать не дали. С хохотом высыпали из пиршественного зала, наполнив ночь ароматами выпитого вина, жареного мяса, лютых приправ и крепким настоем разогретых, скажем так, мужских тел. И поволокли нас рубить чего-то там на спор.

Я, в общем-то, недолго украшал своим присутствием высокое обществе и скоро убег в отведенное мне помещение.

Утром меня разбудило рассерженное шипение. Я вышел и в прямом совершенно смысле слова застыл с открытым ртом.

Посреди починка торчащие из-под земли толстые сегментные шланги шевелились сытыми змеями, наполняя газом необъятное чрево воздушного шара, который уже рвался в небо, пытаясь утянуть с собой немалых размеров гондолу.

— Вот с этой штуковины вас вчера и углядели. Здорово, а? — просветил меня один из давешних собутыльников. По длинным усам его скатывались капельки воды. Утренний туалет — дело святое.

Около основательного, покрытого приятной резьбой сруба колодца еще несколько усачей поливали друг друга из ведер. Массы ржали аки кони. От восторга, надо полагать.