Хохлов Вадик был его школьным приятелем. Но он давно исчез с горизонта. Говорили, что хорошо поднялся и теперь то ли на югах, то ли еще дальше, в Европах. Но в квартире, где он раньше жил, кажется, остались его родители.

«Тоже, наверное, Хохловы», – подумал Сокол, а потом выбросил эти мысли из головы.

***

Прошла неделя. Сокол почти забыл про письмо, но жизнь ему сама об этом напомнила. Он что-то двигал в подсобке хлебобулочного, когда до него донеслись обрывки разговора двух женщин из торгового зала.

Одна вроде бы даже всхлипывала, а другая успокаивала. Сокол вышел посмотреть. Той, что успокаивала, оказалась их продавщица Зинаида Петровна, полная женщина средних лет, а всхлипывала какая-то аккуратная бабулька. Только вот всхлипывания были какие-то дежурные. Сокол застал уже конец разговора. Бабулька взяла буханку черного, рассчиталась на кассе и пошла по своим делам.

– Знакомая, – сказала продавщица, заметив интерес Сокола к их разговору. – Старик у нее умер.

– А фамилия? – вопрос вырвался сам собой.

– Хохлова, – ответила Петровна. – Кажется, в твоем доме живет.

Вечером Сокол проверил почтовый ящик. Там ничего не было. Он шумно выдохнул.

– Тебе опять письмо, – сказал бабка, когда он зашел в квартиру. – Пишут и пишут.

Сокол взял письмо. На этот раз конверт был запечатан. Мелкая за письменным столом делала какие-то уроки. Бабка ушла на кухню и гремела посудой. Он прошел в туалет, сел на унитаз, не снимая штанов, и вскрыл конверт. Из него выпала мятая тысяча рублей.

«Ни фига себе!» – подумал Сокол.

Тысяча рублей – это ничто. Пара бутылок хорошей водки и все. Но вот так… ни за что… только потому что кто-то умер.

«Это точно не Лилька», – подумал Сокол. – «У нее на это мозгов бы не хватило. Это какой-то псих».

Воображение тут же нарисовало высокого, худого мужика в длинном кожаном плаще на голое тело. Соколу стало тревожно. Словно кто-то чужой и недобрый вдруг посмотрел на него.

Хорошо, что скоро пришла Лилька. Впрочем, болеро той ночью вышло не очень, на троечку.

– Тебе понравилось? – как всегда после «музицирования» спросила Лилька.

– Да, – ответил Сокол. – Понравилось.

– О чем ты думаешь? – не отставала от него подруга.

Она водила пальцем по груди любовника. Это было приятно.

– О тебе, – сказал Сокол, хотя на самом деле думал, что одним письмом все это не закончится.

***

Следующая неделя прошло плохо. Сокол потерял спокойствие, которое появилось у него в жизни после того, как он год назад закодировался. Что-то щелкнуло у него в мозгах на похоронах отца, когда он смотрел на рыдающую Мелкую, а сам не мог проронить ни слезинки. На поминках налитая рюмка водки так и осталась не тронутой, да и кусок в горло не лез. К нему не приставали с вопросами. Не каждый день отец умирает.

А на следующий день Сокол нашел в газете нужное объявление и сходил по указанному адресу. Пожилой врач-психотерапевт поговорил с ним о жизни и сказал, что теперь он больше не будет хотеть пить.

– И это все? – удивился Сокол.

– Все, – ответил врач.

Как ни удивительно, но психотерапевт не соврал. Пить не хотелось. Ни водки, ни портвейна, ни даже пивка. И пришло какое-то спокойствие, словно это и не он вовсе. Словно кто-то другой вместо него вышел из кабинета нарколога. А где-то там, далеко в мозгу маячил вопрос, а где же тот он, прежний, который без стакана портвейна не мог начать день. Что с ним стало? Не вернется ли?

И вот этого спокойствия больше не было. Нарисованный Соколом образ странного человека в кожаном плаще не уходил из головы. Он постоянно чувствовал на себе его взгляд.

Немного стало легче, когда Сокол обнаружил в почтовом ящике новый белый конверт. Опять только одно слово «Соколову», а внутри записка теми же печатными буквами «Когда умрет Щеткин Вячеслав Иванович, вы получите 2000 рублей».

– Щеткин! Да, не знаю я никакого Щеткина! И деньги мне ваши не нужны!

Получилось громко, почти в крик. Сокол оглянулся на дверь кухни. Но его никто не услышал. Мелкая была у подружки. А бабка, наверное, опять проигнорировала свой слуховой аппарат.

Он снова взглянул на письмо. Вместо надписи с листа на него взглянули глаза человека в кожаном плаще.

– Это псих! Точно псих какой-то!

Вынести его взгляд не было никакой возможности, и Сокол начала рвать письмо на мелкие кусочки. Получилась небольшая кучка, которая снова отправилась в мусорное ведро.