Большинство телевизионщиков на поминки не поехало – да, собственно говоря, нас и не приглашали. Я вернулась в Останкино и, так и не снимая пальто, долго бродила по коридорам, пытаясь отогреться – и телесно и душевно.

Телецентр – это целый многоярусный город, коридоры – его улицы, а дома – это служебные помещения и студии. Причем городишко этот, скорее всего, средневековый, потому что улицы узки, извилисты и изгибаются под невозможными в природе углами, а нумерацией домов занимался какой-то затейник, поэтому рядом с комнатой номер 27 вполне может находиться комната номер 63, а у студий номера вообще совсем другие, и это далеко еще не предел абсурда. Кстати, все основные студии расположены на втором этаже, а та, которую обычно арендовала наша телекомпания, запасная, – на четвертом, и она была значительно хуже, вентиляция там практически не работала.

Посторонний человек, попавший на телецентр, мгновенно теряется и может плутать здесь часами и даже днями – как герой Семена Фарады фильме "Чародеи", который тут снимался. Что греха таить, первые дни моего пребывания в новой должности были отмечены блужданиями по этим коридорам и совершенно одинаковым лестницам, похожим друг на друга, как близнецы. Никакая память, кроме памяти тела, тут не годилась – надо было именно телом, ногами и всем корпусом, выучить направление движения к своим студиям и офисам: десять шагов прямо, крутой – очень крутой – поворот налево, тринадцать шагов вперед, потом нырнуть за лестницу, в боковое ответвление, там еще тридцать четыре шага… Наблюдая, как люди шныряют по коридору туда-сюда, я дивилась этому людскому муравейнику, где каждая отдельная особь повиновалась исключительно инстинктам. Хорошенько подумав и вспомнив, как ориентируются охотники в девственном лесу, я проложила для себя несколько тропинок, отмеченных зарубками: к буфету в подвале, к дамскому туалету, к гримерке и так далее. В качестве зарубок на стенах я использовала мазки лака – обыкновенного ярко-алого лака для ногтей. Через месяц примерно я стала перемещаться по зданию без подсказок, но и сейчас некоторые мои отметины выделяются на давно некрашеных стенах; вот и теперь, заметив красное пятнышко на выступе рядом с лестничной клеткой, я улыбнулась.

Да, убить Котову мог только свой, тот, кто прекрасно ориентируется в этих лабиринтах, тот, кто не раз и не два бывал в этих стенах. Если бы сюда забрались профессиональные киллеры, они бы уже через полчаса сдались и спрашивали дорогу – впрочем, профессиональные киллеры не убивают пояском от костюма, тем более что Котова вполне могла оказаться в тот день и в другом наряде, без пояса. Причем убийца должен был знать месторасположение комнат и студий гораздо лучше, чем я – я, например, не имела представления о том, что рядом с дамским туалетом, через две двери, находится реквизиторская – та самая, роковая для Жени.

Следствие так и не выяснило, была ли ее дверь не заперта по небрежности или у убийцы был ключ. Зато точно был известен тот временной интервал, когда телезвезда рассталась с жизнью – без пятнадцати семь ее ток-шоу завершилось, и свидетели видели, как она направлялась в сторону дамского туалета. Я, вернее, моя собака, обнаружила ее тело в 19.30, но умерла она, по заключению судебных медиков, раньше – не позже, чем в пятнадцать минут восьмого. Так что я была и оставалась одной из главных подозреваемых: никто не видел меня с того момента, как я ушла расслабляться в комнату отдыха, до моего вторичного появления в студии. Буфетчица, которая меня обслуживала в тот вечер конечно, меня вспомнила, но сказать, когда именно это было, она не смогла – я слишком часто пила у нее кофе.

Впрочем, меня сейчас это не слишком волновало – не только у меня, у многих сотрудников нашей съемочной группы не было на тот час алиби. Но был ли убийца кем-то из наших – или кто-то другой, имеющий отношение к телевидению, проник в здание, чтобы незаметно разделаться с Котовой? В тот день, субботу, народу в телецентре было мало, намного меньше, чем всегда, тем не менее всех сотрудников, которые по постоянным пропускам проходили на работу, установить было невозможно. А были еще временные пропуска, списки и дополнительные списки, которые как раз в данный момент изучали в МУРе.

Нет, если думать о том, кто имел теоретическую возможность покончить с Котовой, надо будет перебрать всех телевизионщиков страны. Но кто имел мотив для убийства? Кроме меня, конечно. И тут меня осенила блестящая идея: надо поговорить с Валентиной Черниковой, редактором, которая вместе со мной делала мои первые ток-шоу, а потом ушла с телевидения, хлопнув дверью. Насовсем, как она сказала. И сдала, кстати пропуск. Уж она-то поварилась в этой кухне гораздо дольше, чем я, и должна знать о многих подводных камнях и течениях, на которые я еще не успела наткнуться.

Мы с ней остались в прекрасных отношениях, только редко виделись, то есть вообще после ее ухода не виделись: некогда. Обычная московская беда. Я позвонила ей и застала ее дома, где она отсиживалась с легкой простудой. Через полчаса я была уже в ее малогабаритной квартире недалеко от центра, где она жила с малолетним сыном, котом и компьютером. Мы выгнали ребенка в комнату делать уроки, а кота – ему мешать, и уселись пить кофе на кухне. Валя выглядела хорошо, гораздо лучше, чем когда она работала у нас. Теперь она редактировала новый журнал, который находился в стадии раскрутки; впрочем, она была полна надежд:

– Понимаешь, я его создаю, я пишу для него статьи, это мое детище. И, между прочим, всюду стоит моя фамилия. В отличие от телевидения, где все, что ты делаешь, как бы уходит в общий котел.

– Я знаю, что Котова присваивала твои сценарии и даже не считала нужным упоминать твою фамилию. Ведь ты ушла из-за нее, не так ли?

– Не только, не только… Хотя оплакивать ее не собираюсь. Но на самом деле я бы не ушла, если бы Тамара, которую я считала своей подругой, хотя бы раз встала на мою защиту. Но она этого не сделала, она предпочитала не портить отношения с Котовой. Кстати, она мне много раз с тех пор звонила, просила вернуться. И вчера тоже. Но я не вернусь. У меня теперь свое дело, которое никто себе не припишет. И за мою работу мне платят деньги – пусть небольшие, но регулярно. Мне надоело месяцами сидеть на гречневой каше, а потом наконец получать свои гонорары, причем гораздо меньшие, чем то, на что я рассчитывала. Кстати, у меня растет мальчик, и его надо кормить мясом. Мя-сом. И кота, между прочим, тоже – он у меня отказывается есть кашу. И рыбу, хоть она и дорогая.