Да, конечно, потеря Валентины – это был ощутимый удар для компании. Валентина сочетала в себе качества, казалось бы, несовместимые: умение и желание работать, и, главное, дар слова. Увы, у пишущей братии это чаще всего бывает порознь.

– Почему Тамара тебя не защищала, она же тебя ценила и ценит? Неужели она так зависела от Котовой? Почему Котова вообще имела в компании такую власть – насколько я знаю, она не вложила в нее ни копейки?

– Связи, Агнесса, связи. А насчет денег – она приводила спонсоров, богатых новых русских. Чего греха таить, хоть основная обязанность продюсеров – добывание денег, но Тамара с этим справлялась плохо. Она человек творческий; не раз она спасала передачи, которые преданные Котовой бездари губили на корню. Но, как ты знаешь, без денег сейчас и шагу не ступишь. И, насколько я понимаю, был один тайный инвестор, которому "Прикосновение" много чем было обязано. Его привела Котова.

– А почему тайный?

– Я могу об этом только догадываться. Судя по всему, это один из поклонников нашей Евгении, очень богатый и, очевидно, женатый. Возможно, он как-то связан с политикой и потому, в свете последних скандалов, больше всего боялся засветиться. Вполне вероятно, что деньги эти нечистые. Но факт остается фактом – в начале прошлого года этот таинственный меценат спас "Прикосновение" от банкротства. Так что ты понимаешь, кто там заказывал музыку.

– Что значит – поклонник? Это любовник?

– Не знаю. Вообще-то я не интересовалась любовной жизнью Котовой. Честно говоря, мне казалось, что ее больше интересует платоническое обожание, нежели реальные страсти. Например, ни для кого секрет, как к ней относился несчастный Степа – и как он ее подавал на экране! Он же ее лепил!

– А почему он несчастный?

– Ну посмотри на него – он же убогий! Что он будет делать теперь, когда его кумира нет в живых?

– Ты хорошо знала мужа Котовой?

– Нет. Глеба я видела только несколько раз. Но, честно говоря, мне казалось, что в этом браке больше расчета, чем чувств: она – очень престижная невеста с еще более престижным и могущественным отцом, он – молодой, красивый и подающий большие надежды. Но об их семейной жизни я ничего не знаю.

– Валя, как ты считаешь, кто мог убить Женю?

Она допила свой кофе, аккуратно поставила чашечку на блюдце, закурила, глубоко затянулась и только после этого ответила.

– Не знаю. Ее многие не любили, но разве это повод, чтобы убивать? Если бы речь шла о больших деньгах, тогда было бы понятно… Но откуда они, большие деньги? Я, во всяком случае, о них ничего не слышала. Но, с другой стороны, она стольких людей зажимала, не давала им ходу, что кто-то из неудачников вполне мог пойти на крайний шаг – из ревности, из отчаяния… Понимаешь, на телевидении полно таких людей – с амбициями, с комплексами, которые не могут себя реализовать и винят в этом всех окружающих, кого угодно, но только не себя самих. Они озлоблены – и кто знает, на что они способны? Знаешь, когда хоронили Листьева, одна пожилая дикторша, еще из той плеяды, которую знал весь Советский Союз, сказала мне, что удивлена, что Влада застрелили на пороге его дома, а не во втором его родном доме – на телевидении, – и, раздавив недокуренную сигарету о блюдечко, она вытащила из пачки другую и тут же ее зажгла.

Больше я от Валентины ничего выведать не смогла. Как жалко, что люди, которым есть чем себя занять, не переносят слухов!

Впрочем, в ближайшее время мне было не до сплетен. На следующее утро Тамара нас всех собрала. Она выглядела не мрачно, а скорее торжественно, и рядом с ней сидел седовласый благообразный мужчина, Павел Васильевич Плавунков, в прошлом юрист, а ныне один из руководителей нашего телеканала "1+1". Он выступил первым; суть его речи сводилось к тому, что королева умерла, но шоу продолжается. Во всяком случае, контракт с "Прикосновением" был заключен на полгода, до первого июля, и если мы каким-то образом не заполним образовавшийся вакуум, то все окажутся в сложном положении…

Я незаметно наблюдала за присутствующими, не забывая ни на секунду, что среди нас, скорее всего, присутствует убийца. На Кочеткова страшно было глядеть – он так съежился, что казался чуть ли не горбуном. Сидевший рядом с ним Олег Варзин казался по контрасту просто голливудским красавцем; он смотрел прямо перед собой, и на его лице прочесть было ничего невозможно. Он не пропадет, даже если наша фирма исчезнет с лица земли; насколько я знала, он уже вел переговоры с другой телекомпанией, но Синякова чуть ли не на коленях умолила его остаться. К тому же у него было стопроцентное алиби на время убийства: вместе со звукорежиссером Виталиком Поповым, осветителем Виктором Алексеичем, чью фамилию я так и не удосужилась узнать, и вторым оператором Георгием Павловичем Андреевым, не выходили из студии между съемками, постоянно были друг у друга на виду и даже в туалет не отлучались. Георгий Павлович работал в Прикосновении, делая личное одолжение Тамаре. Он был признанным мэтром, его так часто и называли – Мэтр. ион бы упал в обморок, если бы узнал, что хотя бы в мыслях я осмелилась назвать его вторым). Сейчас он и осветитель, оба намного старше всех остальных членов команды, кроме, наверное, Синяковой, но разве можно говорить о возрасте женщины с такой кипучей энергией? – сидели в углу и шушукались; физиономии у обоих были недовольные.

Режиссер же Крашенинников, которого все называли исключительно Толь Толичем, сидел рядом со своим близким другом Виталиком перед импровизированным президиумом, пощипывая негустую бородку. Они оба с видимым энтузиазмом воспринимали каждое слово. Режиссер и звукорежиссер были людьми Синяковой, они были преданы ей и, судя по всему, смерть Котовой их не слишком огорчила – я бы сказала, что они этому радовались, если б это не звучало так цинично. Надо сказать, что у Тамары был нюх на людей даровитых, и ни того, ни другого никак нельзя было отнести к категории злобных неудачников, по терминологии Вали Черниковой. Нет, это были профессионалы, не остановившиеся в своем росте, и наша маленькая студия была для них одним из этапов; мне нравилось работать с ними – они любили свою работу, а не себя в ней. В отличие от многих других, которые считали себя мастерами с большой буквы, а всех остальных – подмастерьями.

Как, например, монтажер Света Гречихина, которая попортила мне в свое время много крови. Она не любила Толь Толича, не любила меня и все время пыталась внести в окончательный вариант передачи что-то свое без согласования с нами. Полная темноволосая женщина лет тридцати пяти, она была бы даже миловидной, если бы не застывшая на ее круглой физиономии высокомерная мина и презрительно оттопыренная нижняя губа. Вот и сейчас она сидела с таким видом, как будто ее заставляют выслушивать чушь, когда у нее так много работы. Собственно говоря, у нас были и другие монтажеры, но Света меня интересовала сейчас потому, что физически имела возможность убить Котову – она единственная в тот день сидела в монтажной на нашем этаже и доводила до ума одну из старых программ. Впрочем, подозревать ее в совершении преступления было просто смехотворно – Котову она презирала не больше других, а может, даже немного уважала, потому что та никогда не заходила в монтажную и не вмешивалась в ее работу, считая это ниже своего достоинства, так что ругалась Света с режиссерами, а не с ней.