Шрифт:
– Не важно, – глухо произнесла Марина Журавлева. – Я не хочу говорить об этом.
– Это было…
– Я не хочу об этом даже говорить! – закричала девушка. – Ничего не было, ничего!
– Ну, ладно, – выдохнула мать. На глаза ее навернулись слезы. – Не хочешь, не надо… Я понимаю… Но тогда, наверное, даже хорошо, что ты оттуда ушла. Потому что неизвестно, что бы тебя там ожидало. – Она притянула дочь к себе, погладила ее по голове. – Да, так, наверное, лучше… Но только что будет у тебя теперь с работой? Ведь мы не проживем на мою пенсию.
Людмила Ильинична влетела в ванную, когда Марина стояла под душем:
– Слушай, там звонит телефон и кто-то говорит по-французски. Мужчина. Может, ты возьмешь?
– Но я же моюсь!
Мать досадливо взмахнула рукой и выбежала из ванной.
Волнуясь, Марина Журавлева выбралась из ванной, накинув халат на мокрое тело и чувствуя, как капли по ее ногам стекают прямо на пол. Она подбежала к телефону:
– Алло. В чем дело?
– Марина?
Она нахмурилась. Это был Оливье Шарпантье.
– Да, это я.
– Я звонил тебе на работу… мне сказали…
– Меня выгнали с работы.
– Но почему, Марина?
На ее глазах неожиданно выступили жгучие слезы.
– Из-за твоего вина!
– Как это из-за моего вина?!
– А вот так… – Она закусила губу, пытаясь подавить рыдания. – Директор сказал, что я не имела права принимать от тебя такой подарок, а должна была отдать его на фирму – потому что он принадлежит компании.
– Но это был мой подарок тебе! По случаю Нового года!
– Я пробовала объяснить это директору… В результате… – Спазм рыданий сдавил ей горло, не дав договорить.
– Марина! Хочешь, я позвоню вашему директору прямо сейчас и поговорю с ним? Объясню ему, что он неправ, совершенно неправ!
– Не надо… – упавшим голосом произнесла девушка.
– Но почему?
– Потому что… мы с ним очень плохо расстались. Разругались в пух и прах.
В трубке повисла напряженная пауза.
– И что же ты собираешься теперь делать?
– Не знаю, – бесцветным голосом произнесла девушка. – Но ты можешь продолжать посылать товар на нашу фирму… то есть на мою бывшую фирму. Там есть другая девушка, Оксана… она вполне может с тобой сотрудничать.
Оливье Шарпантье невесело рассмеялся:
– Думаешь, это мне будет приятно? Ведь я начал сотрудничество с тобой. Это ты убедила меня, что работать с русскими партнерами выгодно и надежно.
– Я понимаю. Но бизнес есть бизнес. – Марина судорожно сжимала в мокрой руке телефонную трубку.
– Ладно, я подумаю… Но что же собираешься делать ты?
Марина закусила губу.
– Не знаю. Я правда не знаю. – Она посмотрела в сторону и, невесело улыбнувшись, добавила: – До этого у меня долго не было работы, и я ее настойчиво искала. Значит, снова начну поиски.
– Но они могут быть неуспешными? – серьезно уточнил француз.
– Естественно, – выдохнула девушка.
– Жаль.
– Не надо было присылать мне это вино, – вырвалось у Марины. – Если бы не оно, все… все было бы иначе… – Она, рыдая, отключила трубку.
Спотыкаясь, словно слепая, Марина вернулась в ванную.
Марина и Людмила Ильинична сидели за ужином. Он был скромным… не то, что в тот раз, когда она принесла домой вино. Но сейчас нельзя было особенно шиковать. Надо было, как говорится, по одежке протягивать ножки. Когда еще она найдет работу?!
В прихожей раздался телефонный звонок. Марина Журавлева взглянула на мать,
– Ма, возьми, пожалуйста, трубку. У меня нет сил с кем-либо разговаривать. Еще начнут спрашивать, задавать вопросы… а мне не хочется ничего отвечать.
Мать кивнула и молча вышла из кухни. Через несколько секунд она вернулась,
– Это опять он.
– Кто?
– Твой француз.
Лицо Марины исказилось:
– Я не хочу с ним говорить! Не желаю!
– Скажи ему, пожалуйста, об этом сама. Я ведь не умею говорить по-французски… – сердито проговорила мать.
Марина встала и поплелась в прихожую.
– Алло! – отрывисто бросила она.
– Здравствуй, Марина. Это опять я, Оливье. – Он усмехнулся. – Извини, что отрываю… но мне в голову пришла такая мысль…
– Да? – Марина разговаривала с ним очень сухо.
– А что, если я буду направлять свой товар тебе?
– Мне?!
– Да, тебе. И ты его будешь продавать сама. Как тебе эта идея?
– Тебе что, Абросимов и Оксана дали от ворот поворот?
В трубке повисло молчание.