— Метель не утихнет еще часа два, — сказал Леспинас. — Так что в ближайшее время никому нельзя выходить из дома. Потому, как понимаете, сложно было бы вызвать вашего адвоката или прервать ваше задержание и выпустить вас отсюда.

Что я здесь делаю?

Картинки ко мне вернулись, стали более отчетливыми, недвусмысленными, высвободились из оболочки полуреальности. Я увидела свою машину, припаркованную на причале у озера Павен. Я его обогнула. Последний отчетливый кадр — Эстебан в лодке, прямо передо мной. Я бегу к нему… А потом все обрывается… И вот я почему-то здесь.

Леспинас вернулся к своему стулу, и я не стала ждать, пока он усядется.

— Где Эстебан?

Он был в лодке! Что случилось потом?

Веки капрала Лушадьер затрепетали быстрее осиных крыльев, Леспинас взглянул на Саломона, словно не зная, что мне ответить.

Я повторила, стараясь не закричать:

— Где Эстебан? Что я здесь делаю?

Лейтенант Леспинас опустился на прежнее место. Снова поискал поддержки в глазах коллег, не нашел, глубоко вздохнул и заговорил:

— Вас нашли над озером Павен, на верхней площадке, там, куда забираются скалолазы. Без сознания. Мы предполагаем, что после несчастного случая вы лишились чувств и, потеряв равновесие, упали и ударились головой о камень. У вас рана над глазом.

Я потрогала лоб, висок, нащупала полоску пластыря, которая удерживала большой компресс. Повязку наложили кое-как, на скорую руку. Несчастный случай? Какой несчастный случай?

— За перевязку благодарите Саломона, — продолжал Леспинас. — Это он оказал вам первую помощь. Было ясно, что в такую погоду нам придется разбираться самим, полиция из Клермона не приедет. И я решил, что лучше собрать всех вместе здесь. Всех свидетелей. И все улики. Попытаемся как-нибудь все соединить: опросы, допросы и очные ставки.

Я его не слушала.

Несчастный случай? Над озером Павен? Я помнила, как бежала по берегу озера к причалу. К лодке. В лодке меня ждал…

Я повторила, стараясь отогнать страшное предчувствие:

— Где Эстебан?

Рана на голове, которую я поначалу даже не заметила, теперь причиняла мне ужасную боль. Леспинас смотрел на меня жалостливо, как смотрят санитары на свихнувшихся пациентов.

— Мадам Либери, ваш сын умер десять лет назад, — ответил он со вздохом. — В Сен-Жан-де-Люз. Он утонул.

Тупица! Я знала, что полицейские ничего не поймут! Знала, что буду биться в стену. Они и слышать не хотят о том, что не соответствует их восприятию реальности. Я тоже глубоко вздохнула и постаралась, как и Леспинас, не повышать голос:

— Хорошо, как вам будет угодно. Тогда я спрошу по-другому. Где Том?

Леспинас, не моргая, не уклоняясь, смотрел мне в глаза.

— Том утонул, мадам Либери. Два часа назад. Его тело лежит на глубине сотни метров. Покоится с миром — во всяком случае, я на это надеюсь.

Я в ужасе смотрела на него, стиснув руки, сжавшись всем телом, и он продолжил:

— Том умер, мадам Либери. Вы его похитили. Вы сбежали с ним. И своим безрассудством его убили!

— Омлет все будут?

Никто не отозвался. Есть никому не хотелось. Никто и не вспомнил про еду, хотя был уже час пополудни, а им предстояло еще долго оставаться взаперти на ферме.

— Я начинаю готовить, — прибавил Нектер. — Кто захочет, тот поест.

Он расхаживал между газовой плиткой и включенной духовкой, надеясь, должно быть, высушить на себе промокшую одежду. Ботинки со стальными шипами он скинул у входной двери.

— Ну что, давайте определимся, — сказал Леспинас. — Женнифер, глаз не своди с Мадди Либери, хотя вряд ли ей захочется бежать.

Савине Ларош и Фабрису Саломону лейтенант предложил сесть к кухонному столу, у него уже голова шла кругом от того, что они топтались рядом, как голуби перед булочной.

— Фаб, ты заглядывал к Амандине?

— Ага, — ответил Саломон. — Все в порядке, состояние стабильное, она спит. Думаю, ей ввели оксикодон. Если бы это был полный шприц, она бы уже умерла. Но если всего несколько миллиграммов, то оправится. В такую погоду вызывать «скорую помощь» и пытаться не стоит, Амандине лучше оставаться здесь, в тепле. И потом… — Саломон чуть заметно улыбнулся, — у нас снова есть врач.

— Отлично, — отозвался Леспинас. — И врач, должно быть, знает точную дозу опиоида в крови Амандины Фонтен, ведь, скорее всего, она его ей и ввела.