Когда я вернулся, меня уже не покидала идея-фикс. Почему в городе, в котором я живу, до сих пор нет такого клуба? Я сговорился с Валерой Сорокиным, что мы будем вместе работать на корте, поскольку ездить туда два раза в день оказалось достаточно тяжело. Я приезжал туда утром или днем, он же приезжал вечером поливать. Мы попытались раскрутить начальство на то, чтобы нам дали материал для сарая, но, соорудив металлический каркас, мы так и не дождались досок, чтобы обшить его. Можно было самим купить, но вкладываться было жалко, так как не было никакой уверенности в том, что на следующий год мы там снова будем работать, да и денег особенно не было.

В конце лета или уже осенью Тропилло устроил фестиваль журнала «Аврора» на Елагином острове. Находясь до вечера на корте на Каменном острове, я хорошо слышал знакомые звуки, и на третий день я все же сел на велосипед и из любопытства решил туда съездить. К своему удивлению, я узнал, что в этот вечер должен выступать Боб, хотя заранее это не было объявлено. Как выяснилось, Житинский вписал его туда уже в последний день. Боб совершенно выпадал из контекста фестиваля, и на его выступление почти никто не обратил внимания, и я не понимаю, зачем он согласился. Когда он закончил, я загрузил велосипед в автобус и стал ждать, когда все сядут. Автобус, по настоянию Боба, подогнали почти к самой сцене, вероятно, предполагая, что его поклонники не дадут ему спокойно уехать. И я просто покатывался со смеху, когда Боб, прикрывая лицо гитарой, прошмыгнул в автобус и лег в проход, чтобы его никто не заметил, в то время как возле автобуса никого не было. Бедняжку настолько скрутила звездная болезнь, что ему уже мерещились толпы поклонниц, разрывающие его на части.

Мы поехали к нему домой, поскольку он обещал мне одолжить денег на моё путешествие по Америке. Дюша с Файнштейном тоже туда отбыли, и я предполагал их там застать, хотя мы не договаривались встретиться. Примерно в это же время в Америку собиралась Ольга Шульга, и я тоже надеялся её там встретить. Я не знал, на сколько я поеду, но я рассчитывал найти там какую-нибудь поденную работу, и на месте найти средства к существованию. Я опять договорился с Андреем и Татьяной, что они будут ухаживать за матерью.

В начале октября вместе с Ливерпульцем я отправился в Москву. Как всегда у меня была куча передач, и всегда оставалась вероятность, что на таможне что-то не пропустят, и если кто-то провожает, то было у кого это оставить. У меня была куча пластинок производства Тропиллы. Он выпустил огромное количество рок-н-ролльной классики, в самом невероятном оформлении. Так на двойном альбоме «Led Zeppelin», который он составил из четвертого и пятого, что уже было смешно, он поместил портрет Мити Шагина в ватнике с вязанкой хвороста. Такие пластинки были замечательным сувениром, а иногда их можно было выгодно продать как коллекционные. Но мне это никогда не удавалось. Тем более, что в этот раз на таможне в «Шереметьево» у меня отобрали две коробки, которые я и оставил Ливерпульцу. Среди них оказалось коробка «Sonic Youth», которую я вез им в подарок.

В аэропорту Кеннеди меня, как обычно, встречал Ваня Бахурин с Мариной. Они только что проводили Файнштейна с Дюшей, которые улетали на том же самолете, на котором прилетел я, и мы разминулись в переходах аэропорта. Ваня тоже уже второй раз пребывал в Америке. Я остановился у Маринки, но в этот раз это было не совсем удобно, поскольку она переехала и делила квартиру с своей подругой Мэгги. К тому же русские дружки не переводились. Незадолго до меня у неё гостил Сашка Липиницкий, а во время турне с Бобом, там всегда останавливался Сашка Титов, когда они с Бобом возвращались в Нью-Йорк. Воистину американское гостеприимство не знает границ. Наши путешествия попали на то время, когда только что открыли границы, и толпы русских повалили в Новый Свет. Я не был исключением, по-прежнему вырываясь за пределы отчизны, пребывал в состоянии эйфории. Когда я зашел в «Tower Records», то просто налетел на две гигантские бронзовые буквы BG, но что-то я не заметил, чтобы кто-нибудь эти пластинки покупал, наверное я просто попал не вовремя. Но было немного обидно за державу. Потолкавшись несколько дней в Нью-Йорке, и немного придя в себя после джет-лэга, что у меня обычно сопровождается сильной мигренью, я полетел на другое побережье в гости к Найоми Маркус. Сначала Сан-Франциско мне не понравился, после Нью-Йорка он мне показался каким-то кукольным. На следующий день мы встретились с Ольгой Шульгой и пошли в гости к Лиз Рознер, сестре Найоми, которая жила с мужем на торпедном катере в доке старого порта. Была замечательная погода, и мы расположились на палубе попить чайку. Но чаепитие было омрачено ужасным запахом сероводорода. Я никак не мог понять, откуда это пахнет, и никак не мог представить себе, что люди постоянно могут жить при таком запахе. На воде время от времени появлялись пузыри. Вдруг торчавшие из воды бревна, напоминавшие опоры старого пирса, накренились и как будто задрожали, а потом нас сильно тряхнуло, и мы чуть не попадали. Я посмотрел на берег, было такое ощущение, что пропала резкость изображения, и захотелось протереть глаза. Вдали что-то ухнуло, а стоявший поблизости мотоцикл подпрыгнул и упал. Наши хозяева извинились и сказали, что, наверное, это было землетрясение, которые в этих широтах бывают достаточно часто. Из соседних посудин повылазили люди. Лиз пыталась позвонить Найоми, но выяснилось, что оборвалась телефонная связь. Кто-то притащил приемник, и все стали слушать, что произошло. Но понять было невозможно, поскольку никто ничего не знал. Работали две-три радиостанции, но ведущие не располагали никакой информацией о силе землетрясения. Мы так и не попили чаю, поскольку электричества тоже не было. Мы сели в автомобиль и поехали в центр, пытаясь вычислить, где может быть Найоми. Все ехали очень медленно с включенными приемниками. Всюду были пробки, но никто не паниковал, и все спокойно ждали своей очереди. Мы тоже были возбуждены происходящим. Когда мы добрались до Найоми, уже начинало темнеть. Слава Богу, что сестры нашли друг дружку, и можно было расслабиться. За Ольгой заехали её друзья, а мы остались дома и при свечах слушали приемник. Всем советовали не выходить на улицу. Я порывался пойти, но мои хозяйки мне не позволили. Это был мой второй день в городе, на улицах не было света, и они боялись, что я могу заблудиться. Землетрясение оказалось 7.1 балла по шкале Рихтера. Население города спокойно готовилось к трудностям, организовывались дружины для охраны порядка, а сам же город являл совершенно психоделическую картину. Он расположен на холмах, и темноту прорезал лишь свет тысяч фар, снующих вверх-вниз автомобилей, а над одним районом Марина было зарево – начались пожары. Последний раз при землетрясении такой же силы в 1910 году сгорел весь город. На следующий день я не мог встать с постели от сильной мигрени. Она и так меня часто мучает, но в этот раз я провалялся весь день. Я хотел пойти гулять и пофотографировать город после разрушений, что наверное было бы не очень правильно. Через день, когда я уже был на ногах, все опасные районы оцепили и разрушений не было видно. Все эти дни я пытался дозвониться домой, но это было бесполезно. Больше всего я переживал, что в новостях наверняка передали о том, что в результате землетрясения весь Сан-Франциско стерло с лица земли. Но по счастью на четвертый день связь была восстановлена, и мне удалось дозвониться.

Мы часто виделись с Ольгой и ходили гулять. Мы с ней были старинными друзьями и ещё когда работали вместе, часто ходили гулять после работы, и я был очень рад оказаться в её компании. Сан-Франциско же идеальное место для того, чтобы бесцельно проводить время. Можно часами бродить по городу или просто пройти на залив или на океан. Особенно красиво во время тумана, когда усиливается запах эвкалипта, а с океана доносятся гудки, которые стоят на бакенах и указывают фарватер. У каждого свой тон и звучат они с разным периодом. Это совершенно невероятная какофония. Можно сидеть часами и пытаться просчитать период звучания каждого гудка, которое вдруг прерывается лаем морских львов. В какой-то день мы пошли на Haight-Ashbury и сели на газон. Но это место давно умерло и кроме нас там никого не было. Оно напомнило мне хипповую горку в Таллинне. Ольга же была из другого времени, и ей эти места ничего не говорили, точнее она жила в это же время, но все эти вещи, которые притягивали меня всю жизнь, для неё не существовали и прошли мимо неё. Но у меня было такое ощущение, что я начинаю чувствовать этот город. Оказавшись в Калифорнии, я хотел встретиться со своими знакомцами CSN и, когда увидел рекламу их концерта, то позвонил Грэму Нэшу в Лос-Анжелес. Это был традиционный концерт, который устраивал Нил Янг в поддержку Bridge School, школы для детей, больных церебральным параличом. К несчастью, его оба ребёнка страдают этим врожденным недугом, и он прикладывает много усилий для развития программ, связанных с возможным лечением этой ужасной болезни. Грэм пригласил меня на концерт, который должен был состояться в «Shoreline Amphitheatre», километрах в пятидесяти от Сан-Франциско, и мне надо было только изобрести способ, как туда добраться. На моё имя было оставлено два пропуска backstage, и я пригласил Ольгу составить мне компанию. Её не очень интересовала такого рода музыка, но первый раз оказавшись в Америке, люди обычно соглашаются идти во все места, куда их приглашают, поскольку все интересно. Нас туда отвез Том Дженкинс, который собирался заехать к родителям в Сан-Хосе, и это ему было почти по пути. В этом концерте также принимали участие Трэйси Чэпмен, Том Петти, и я предвкушал услышать CSN вместе с Янгом. Был прекрасный вечер и все было замечательно, только меня удивило, что люди, шедшие на концерт, которых мы обгоняли на машине, шли с одеялами и пуховыми спальниками. Через некоторое время я убедился в том, что они были абсолютно правы. Это был огромный амфитеатр на берегу океана и зал оборудованный трибунами со скамьями плавно перетекал в огромную лужайку, на которой размещалось ещё тысяч двадцать человек. Концерт был отменный, и я весь трепетал от восторга – мои любимцы пели и «Wooden Ships», и «Helpless», и все те песни, что они когда-то пели вместе во времена она. Но примерно через час задул легкий ветерок, и стало не так уютно. Вторую половину концерта мы уже не знали куда деваться от пронизывающего холода. Слава Богу, мы имели пропуск за кулисы и постоянно бегали туда согреваться горячим чаем, но этого хватало не надолго, а концерт все не кончался. Мне же было интересно потолкаться и за кулисами, но при этом не пропустить собственно концерт. Я видел много знакомых постаревших лиц, но терялся в догадках, кто бы это мог быть. По-моему там был кто-то из «Quicksilver Messenger Service» или «Moby Grape», в общем классическая калифорнийская тусовка. Грэм Нэш был очень любезен и высказал сожаления по поводу того, что группа, в которой я играл, больше не существует, хотя ещё год назад все казалось таким радужным. Я думаю, что он слышал сольный опус нашего друга, и по этому поводу предпочел не распространяться. Мне кажется, что, если бы Боб был менее самонадеянным, и пригласил бы Нэша в качестве продюсера, то результат был бы куда более точным. Я хотел было подойти к Стиллзу, но мне казалось, что он смотрит на меня и не узнает, и я решил, что его не стоит тревожить понапрасну. Нил Янг вблизи оказался очень похож на Юрия Морозова, и это меня развеселило. Лица этих людей, которые ты столько лет изучал по пластинкам, становятся тебе родными. И мне кажется, что Нила Янга я знаю лучше, чем Юрия Морозова. Концерт, слава Богу, закончился. Нас ждал пунктуальный Том в теплой машине. И теперь я очень хорошо знал, что такое Северная Калифорния – согрелся я только дома, когда залез в горячую ванну.

Но любое гостеприимство имеет свои пределы, и я решил пробираться на Восточное побережье и попытаться найти работу. Перед отъездом мы с Лиз поехали в Монтерей к родителям Найоми, в семье которых Лиз воспитывалась с детства, и там я провел чудный уикенд на берегу океана. А потом на три дня слетал в Лос-Анжелес в гости к Джоанне Стингрэй и её сестре Джуди. К сожалению, они так и не восстановили дружеские отношения. Джоанна прислала мне билет и, встретив меня в аэропорту, отвезла в свой легендарный домик в Беверли Хиллз, который представлял собой музей-квартиру русского рока. По всем стенам висели фотографии и атрибуты, которые она вывезла из России. Это было чрезвычайно трогательно и немного напоминало квартиру Коли Васина. (Кстати в условленный день я позвонил ему в Мемфис, где он сидел в плену у Сида Шоу, играя роль фана Элвиса Пресли. Но это его история, и о ней напишет он сам). Хотелось бы увидеть эту квартиру по прошествии десяти лет, когда все русские дружки Джоанны её бросили. Два дня я провел у Джуди, которая вышла замуж за Васю Шумова, они жили душа в душу. Интересно, что все мои американские друзья дома были немножко другими, чуть-чуть более отстраненными. Наверное и я после стольких лет знакомства, оказавшись у них в гостях, тоже был странен.

Также, почти сразу после землетрясения, я съездил в Беркли в гости к Генри Кайзеру, и мы с ним и Грегом Гудменом совершили поход в горы. По дороге мы заехали в redwoods (секвойный лес), я пытался сфотографироваться на фоне ствола секвойи, но там было так темно, что ничего не получилось. Выглядит это так, как будто стоишь на фоне стены. Она была метров пятнадцать в обхвате, а если смотреть вверх, то не видно вершины. Не влюбиться в Сан-Франциско оказалось невозможно. Конечно же это не одно и то же, когда живешь там, и когда приезжаешь туда на каникулы, и когда у тебя столько друзей. Когда же я вернулся в Нью-Йорк, то рассчитывал, что смогу устроиться мессенджером на велосипеде. У меня не было ни копейки денег, а сидеть не шее у Марины уже было невозможно. Но для этого оказалась нужна страховка, которой у меня естественно не было. Также мне не удалось устроиться грузчиком. Я позвонил Тёрстону Муру, и он пригласил меня в гости домой, где они живут вместе с Ким Гордон. Он подарил мне полное собрание сочинений пластинок группы на то время. Потом мы встретились со Стивом Шелли и пошли пообедать, после чего пошли в «Knitting Factory». Там был какой-то достаточно типичный фри-джаз, так что я даже не запомнил имени музыкантов, но, оказавшись там в очередной раз, я был поражен тем, насколько нью-йоркские музыканты неприхотливы. «Sonic Youth» собирались писать новый альбом (который впоследствии получил название «Goo») и могли зафрахтовать меня для перевозки аппаратуры в студию. Мне это было бы чрезвычайно интересно, к тому же я был не прочь подзаработать, но мои друзья Андрея с Джимом пригласили меня на День Благодарения в Покипси. В этот день принято ехать к родителям и есть индюка. Индюка я не ем, но мне неудобно было отказаться и вместо сессии с «Sonic Youth», я предпочел поездку к друзьям. На обратном пути из Покипси мы поехали к ним домой в Вашингтон. Насладившись туристическими красотами, я мечтал куда-нибудь сходить послушать музыку. Мы пошли в клуб «Bayou», где играла ещё одна легенда моей юности, Йорма Кауконен со своей группой «Electric Hot Tuna». Он один из самых почитаемых мною гитаристов, с которым, как выяснилось, до сих пор играет Джэк Кэссиди из классического состава «Аэроплана». Ко всему прочему они делали настоящее лайт-шоу в духе первых кислотных тестов середины шестидесятых. Причем всё шоу было чисто механическим, безо всяких там лазеров. Десять кинопроекторов, в которых заправлены петли, которые одновременно проецируются на экран позади музыкантов. Это было восхитительно, но в первую очередь меня поразил все тот же звук и само место. Клуб был вместительный, раз в пять больше «Knitting Factory», но очень компактный. Можно сидеть наверху слушать музыку, а внизу для тех, кто хочет танцевать или просто двигаться в такт музыке. Когда мы возвращались домой, то едва избежали лобового столкновения на извилистой дороге парка, Андрея едва успела отвернуть, как какой-то психопат на скорости километров сто в час, прочесал нас по левому борту и даже не остановился. По счастью у нас была тяжелая машина, и он нам только разбил фару.