Искусству превращать себя в красавицу я научилась потом, а тогда… на день рождения Бертран подарил мне куклу.

Х Х Х

В общежитии Бертрана прозвали Д, Артаньяном за схожесть: худощавая фигура, длинные волосы, остренькая бородка, усы…Д, Артаньян подаривший советской девочке куклу…

Х Х Х

Я стеснялась ухаживаний Д, Артаньяна. По устойчивым представлениям того времени, бытовавшим среди простых советских людей, порядочные девушки не встречались с иностранцами, те же, которые встречались, полагались проститутками, и все иностранцы считались сказочно богатыми – это мы все были сказочно бедны.

Х Х Х

Гуляя с Бертраном по Ленинским горам, мы держались за руки как дети. В сущности, мы и были детьми, хотя детьми уже не были. Ни он, ни я. Бертран учился на третьем, а я на втором курсе физического факультета МГУ.

Однажды нам навстречу попался начальник моего курса. Именно он когда-то первым поздравил меня с поступлением в университет, сообщив, что за письменный экзамен у меня пятерка и благодаря школьной золотой медали я освобождаюсь от сдачи всех остальных экзаменов. К тому же я была старостой группы, и потому начальник курса, несмотря на многочисленность своих подопечных, помнил меня.

Когда он увидел нас с Бертраном, от удивления у него вытянулась даже шея. Я настолько была поражена этим неожиданным и столь очевидным удлинением его шеи, что прежде чем поздороваться, высвободила свою руку из крепко сжимавшей ладони моего друга.

Х Х Х

Общественное мнение я ненавидела со школы, где учителя вылепили мелкомасштабный – в пределах школы – культ меня, образца примерности и правильности. Я не была правильной, но сила общественного мнения была мне известна. Я боялась ее. Встречаясь с Бертраном, я преодолевала в себе смущение и страх. Я отпускала свою душу на свободу. Я не знала, что за шаг я совершаю. Я его делала, и там, на небесах, были удивлены моим своеволием. Рушилась предназначенная мне судьба грызуна научных глыб и почитателя формулообразных истин. Душу – на свободу? Этот шаг предусмотрен не был Высшими Силами. Они стянулись–сплелись над моей головой и, пропев несколько гимнов и других торжественных песен, решили:

– Пусть так, как она хочет! Не возражаем. Мы меняем Судьбу.

Их приговором стало:

– Искупление!

Одному Ангелу и одному Бесу было поручено, рассчитав меры, составить рецепт искупления, и они постарались при его составлении, проявив ангельское искусство и чёртовское рвение, но я далеко не уверена, что они верно взвесили все порошки и настои. Возможно, пересыпали некоторые из составляющих веществ.

Они не выдержали меру. А мне ничего другого не оставалось, как выдержать.

Х Х Х

Нас схлестнула страсть. Первые прикосновения, скамейки теплой вечерней Москвы среди цветущей сирени, первое обнажение груди, холлы ночного общежития.. Я помню.. за окном – невероятно огромная луна…

Х Х Х

Любила ли я его? Да и нет. У любви столько оттенков! С чем сравнивать? Эталона нет. По крайней мере, я не знаю эталона. И если уж любовь сравнивать, так с солнечным светом: непостоянным, изменчивым в утончённой игре облаков, непременно умирающим и возрождающимся, согревающим, палящим, обманчивым, слепящим, отбрасывающим дрожащие тени и блики, дарящим жизнь – невозможна без света жизнь! – но подчас смертоносным.

Х Х Х

Удивились – душу на свободу? – не только на небесах. Моих родителей также обеспокоили наши отношения с Бертраном, о которых я имела глупость довольно искренне поведать родным. Они потребовали порвать их. Порвать!

Мать несколько раз приезжала в Москву, беседовала с начальником моего курса, а так же с инспектриссой и куратором иностранцев. Затем они все беседовали со мной, объясняли, увещевали, прогнозировали неутешительное будущее, интересовались, планирую ли я для себя аспирантуру… Я предпочитала казаться благоразумной девочкой и соглашалась со всеми.

Бертран плакал в присутствии моей матери, и ее трогали его чувствительность и сила эмоционального переживания, но она настаивала на своем.

Когда все и вся успокаивались и мать уезжала, Бертран несколько дней ходил за мной следом, я выдерживала должную паузу, перед тем как нарушить данные обещания, а затем мы встречались как прежде.

Х Х Х

Милым забавам мы предавались, как только появлялась возможность, и хотя почти год я не позволяла из-за предрассудков воспитания лишить себя девственности, Бертран был терпелив.

– Когда-нибудь ты решишься сама, – говорил он и ждал.

Однажды, когда мы все, покинув пятиэтажки общежитий для младшекурсников и комнаты на четверых, жили уже по двое в главном здании университета и моя соседка по комнате часто отсутствовала, комендантша этажа, женщина сталинской закваски, увидела, как ко мне зашел Бертран, и услышала звук повернувшегося в замке ключа.

На следующий день дверной замок был испорчен столь профессионально, что закрывался снаружи, но ключ, вставленный изнутри, повернуть оказалось невозможно. После долгих попыток нам с Бертраном удалось извлечь из замочной скважины спичку, но замок мы так и не починили.