Шрифт:
– Здесь, здесь оставьте! – объясняю жестами.
Парень что-то спрашивает. Я не понимаю что. Он настойчив.
– Не понимаю! – я сажусь на свой чемодан и развожу руками.
По залу расхаживают люди в разноцветных, но одинакового покроя комбинезонах: синих, оранжевых, желтых… Должно быть, сейчас в моде комбинезоны! «Обязательно куплю себе такой!» – решаю я, но, приглядевшись, обнаруживаю, что эти люди в комбинезонах… уборщики! У них в руках коробочки с длинными палочками. Иногда они опускают эти коробочки на пол и сметают в них мусор.
Ребенок снова лезет на карусель. Чтобы снять его с круга, отхожу от чемодана, а когда поворачиваюсь, вижу, что скуластый парень снова, пыхтя, тащит куда-то мой тяжеленный чемодан, но, заметив мой удивленный взгляд, бросает ношу возле уходящей вниз, под пол, застопоренной ленты конвейера: там, внизу, просторные пустынные залы…
– Спасибо! – кричу вслед поспешно удаляющемуся заботливому молодому человеку, про себя решая, что в прежнем месте мне сиделось на своем чемодане ничуть не менее удобно. Зачем он его сюда притащил? И сколько же мне сидеть на чемодане?
Достаю разговорник и подхожу к полицейскому:
– ДигамепорфавордондеэстаАэрофлот?
– Э? – выпучивает глаза полицейский.
Я повторяю:
– ДигамепорфавордондеэстаАэрофлот?
– Э?
Растерянно оборачиваюсь, чтобы взглянуть на сына. Малыш вновь взбирается на карусель, а к моему чемодану из-под пола, из просторных пустынных залов, карабкается по застопоренному конвейеру скуластый парень. Чего он привязался?
Полицейский, взглянув в ту же сторону, что и я, срывается с места и, размахивая дубинкой, бежит за мгновенно развернувшимся молодым человеком, и оба скатываются по конвейеру вниз. Крики, доносящиеся из просторных пустынных залов становятся все тише… и смолкают. Как всё странно!
А мой ребёнок, совершив почти полный круг на карусели, собирается въехать под шторку, за которой шлёпаются чемоданы. Я бросаюсь к нему, и тут…
– Сеньора Крушинская! Сеньора Кира Крушинская?
Ко мне подходит человек при галстуке и в костюме – в такую-то жару!
– Да! Да! Я сеньора Крушинская! – обрадовано кричу я.
Меня нашли! Я нашлась!
– Почему вы не подождали меня у трапа самолета? Еле вас разыскал! – с акцентом, но по-русски – по-русски! – говорит человек. – Я представитель Аэрофлота. Учился в Союзе. Меня зовут Луис.
Х Х Х
Нервничаю. Дала Луису двести долларов на билеты до Гуаякиля, уже идет регистрация багажа на рейс, а Луиса все нет!
– Мама, пить!
Достаю бутылочку с водой.
– Мама, есть!
– Потерпи!
– Есть хочу!
– Почему в самолете не ел?
– Есть хочу! И пис-пис хочу!..
У меня сдают нервы: так пусть же хоть мой чемодан пока взвесят! Пусть его зарегистрируют! Я должна попасть на этот рейс!
Тащу к весам свой тяжеленный чемодан. Бедно одетый старик с негритянскими седыми волосами перехватывает мою ношу, ставит на весы. «Дался же им всем мой чемодан! – вспоминаю скуластого парня. – Я и сама могла бы…»
– Вот билеты, – подскакивает Луис.
Он обменивается парой реплик с регистрирующим багаж человеком и переводит:
– За перевес деньги с вас не возьмут, потому что самолет недозагружен.
Я удивляюсь и радуюсь благородству капиталистов.А старик с негритянскими седыми волосами возбужденно жестикулирует.
– Он говорит, – переводит Луис, – что помог вам, и хочет вознаграждения.
Я смущаюсь:
– За что?.. Чемодан на весы поставил!.. Я не просила… А сколько?
– Дайте мелочь, – советует Луис.
– Но у меня нет мелочи, самая малая купюра – пять долларов!
– Тогда не стоит! Не обращайте на него внимания!
А старик жестикулирует все энергичнее. Луис отводит меня в сторону.
Чтобы загладить возникшее ощущение неловкости, интересуюсь безопасностью полетов.
– Абсолютной надежности нет! – отвечает Луис.
– Как? – мои глаза сами собой ползут на лоб: разве можно такое сказать человеку перед полетом, даже если это и так?
– Воруют, особенно ночью в багажном отделении, – поясняет Луис.
– А! Вот оно что! А я не о том… о жизни…
– О жизни? – смеется Луис. – Нет-нет! Будьте спокойны! Самолеты разбиваются крайне редко, один в год, а в этом году уже один пропал.
– То есть как это пропал?
– В горах разве найдешь что? – невозмутим Луис. – Но то был внутренний перуанский рейс, так что не бойтесь.
Уже пройдя на посадку – Луис мне машет рукой – я вижу, как к нему подбегает полицейский и, жестикулируя не хуже старика с негритянскими седыми волосами, возбуждено указывает на тележку, везущую багаж. А Луис делает жест в сторону трапа самолета, по которому в числе других пассажиров поднимаюсь и я. Что за странный мир с бегающими и жестикулирующими людьми! Что всё это значит?