Тут-то и всплыло имя Серены.

Но — смешные люди! — они передали это дело на обсуждение в сенат. И сенаторы один за другим вставали и произносили обвинительные речи. Перечисляли доказательства измены. Вспоминали прошлые прегрешения жены Стилихона. Помалкивали о том, что обвинительный приговор будет большим подарком для императора Гонория. Который люто ненавидел свою тещу-кузину. Сенаторы говорили и говорили — и упускали время.

Ах, разве они знают что-нибудь об уловках демонов?!

Если бы дело было поручено нам, изучавшим дьявольские козни всю жизнь, мы бы не стали пускаться в такую волокиту. Конечно, мы бы начали с ареста — внезапно, без предупреждения ворвались бы в дом. Только так можно захватить демонов врасплох. Иначе они успевают собраться с силами и загодя покинуть тело обреченной.

Два дня шло обсуждение в сенате. После единогласного признания вины еще несколько часов искали палача, который бы не ослабел от голода, которого еще можно было бы употребить в дело. Потом процессия под охраной стражи двинулась к дому Серены. И они воображали при этом, что демоны будут их дожидаться!

Конечно, когда они вошли в дом, было уже поздно. Все демоны покинули осужденную и разлетелись искать себе другое пристанище. Одна пустая оболочка спокойно дожидалась их, стоя на коленях перед иконой. Только когда палач накинул ей на шею бычью жилу, ноги и руки перестали слушаться отлетающую душу и начали метаться сами по себе в поисках спасения. Обычно это длится недолго.

Глупая чернь ликовала. С радостными воплями толпа понеслась к стенам, полезла на них, чтобы поглядеть, какое действие гибель «изменницы» произвела на врагов. Невзирая на вечерний холод, исхудавшие полумертвецы вглядывались в сумрак окрестных холмов. На какое-то мгновение мгла скрыла посты визиготов.

— Они ушли! Они ушли! — закричали самые легковерные.

Но в это время зажегся первый костер. Потом еще один, еще и еще. Огненная цепь разгоралась вокруг города. Она тянулась вверх и вниз, ныряла к впадинам дорог, поднималась по склонам. Даже на реке стали видны сторожевые плоты, на которых часовые варили себе ужин.

Подсвеченные снизу клубы дыма поднимались в чернеющий воздух. Визиготы могли себе позволить не жалеть дров.

(Непоциан умолкает на время)

Когда я вспоминаю жизнь в осажденном Риме, перед моими глазами прежде всего начинают течь реки грязи. Забитые мусором канавы не справлялись с потоками дождевой воды, и она подступала к стенам домов. Она несла головешки, испражнения, клочья шерсти, золу, объеденные скелеты кошек и собак. Иногда проплывал смердящий труп человека, застревал на мелком месте, чернел там день-другой, пока его не уносило новой волной.

Грязная вода лилась через прохудившуюся крышу в дом. Настенные ковры превращались в мокрые тряпки, подушки издавали хлюпанье. Вода проникала всюду, но при этом мы неделями не могли помыться — такой стоял холод. Мы наматывали на себя все шали и туники, и они скоро пропитывались нашей вонью, потому что у служанок не было сил ходить на реку со стиркой.

Каждое утро нянька Эльпидия отбирала тех, кто еще мог держаться на ногах, и уводила их за собой на поиски пропитания. Из дома постепенно исчезали золотые и серебряные блюда, дорогие вышивки, статуэтки из слоновой кости, зеркала. Потом дошла очередь до колец, браслетов, сережек, черепаховых гребней, сердоликовых камей, бус из бирюзы и янтаря. Но цены на еду росли так быстро, что бывали дни, когда посланным не удавалось купить ничего, и нам приходилось спускаться в кладовую и доставать очередную тыкву из крохотного запаса, сделанного Эльпидией при первых же слухах о приближении визиготов.

В городе все громче звучали голоса тех, кто верил, что осада — наказание за измену старым богам. Рассказывали, что жители Нарнии отвели от себя бедствие, принеся жертвоприношения и совершив старинные обряды. Что боги в ответ обрушили на лагерь визиготов грозу такой силы, что те в страхе отступили. Брожение стало столь сильным, что префект города (сам скрытый язычник) обратился к Папе Иннокентию с запросом: не разрешит ли святой отец, ради спасения города, нарушить закон, запрещавший языческие жертвоприношения?

Иннокентий колебался несколько дней. Потом заявил префекту, что разрешает ему тайно призвать жрецов, оставшихся в живых, и тайно совершить положенные обряды и возложить на алтари жертвенных животных. А сам при этом будет молиться, чтобы Господь простил им это греховное отступничество.

«Увы, — отвечал на это префект, — тайные обряды не будут иметь никакой силы. Только если жертвы приносятся всенародно, если все сенаторы в парадном облачении поднимутся на Капитолий, если алтари будут установлены на всех площадях, — только тогда боги Рима могут простить свой город и обрушить громы и молнии на врагов его».