– Фифи! – позвал он.

– Я здесь, мой Масик! – донесся глубокий женский голос из дальней комнаты.

Вошедший плотоядно ухмыльнулся, снял шляпу-канотье, под которой обнаружились щедро напомаженные редкие волосы, расчесанные на прямой пробор. Прижимая к груди несколько граммофонных пластинок, Масик, крадучись, направился вглубь квартиры.

– Фифи! Я настроен игриво!

– Ах, Масик мой! Приди же! Я вся изнемогла!

– А угадай, что я принес тебе, о роза моих вожделений и упований!

– Неужто Варю Панину?

– Нет, душа моя!

– Тогда… Эмская?

– Нет, Фифи. Это Коровьев!

– Коровьев? Фууу…

– Ну, фу не фу, а расхватывали, как горячие пирожки! Так что давай разогреем огонь страсти нежной новомодной музыкой! Ты ж моя козочка!

– Озорничок ненаглядненькой!

Не без сожаления прервав поцелуй, Масик завёл граммофон, поставил пластинку…

– Доктор, скажите, что мне так грустно?

– Пустое, голубчик, это лишь осень.

Жизнь замирает, в головушке пусто -

В ней и гнездятся дурные вопросы.

– Доктор, я больше не верю в удачу,

В дружбу, любовь и семейное счастье.

– Батенька, лучше впадайте-ка в спячку -

Просто проспите любые ненастья.

– Я разуверился в томных красотках,

Друг был – да умер, один я на свете!

– Знаете, милый мой… выпейте водки,

Граммчиков сотню. И мне, что ль, налейте.

Выпьем, закусим, поспорим про счастье,

Снова нальём – и появятся темы…

Сами себе мы придумать горазды

Жизнь, и любовь, и успех, и проблемы [1] .

Пластинка кончилась.

– Знаешь, Масик, - безо всякой нарочитой игривости задумчиво протянула Фифи. – Идём-ка на кухню. Да выпьем там водочки. Граммчиков по сто. Для начала.

Несколько часов спустя, когда совсем сомлевший Масик, он же Вольдемар Аристархович Заиюльский, на заплетающихся ногах убыл к опостылевшей супруге, Мария Арнольдовна Бергер, она же Фифи, бездумно смотрела сквозь заливаемое вечерним дождем окно и шёпотом подпевала давно уже наизусть выученной песне:

– Сами себе мы придумать горазды жизнь, и любовь, и успех, и проблемы…

***

Наш девиз – ни дня без приключений! И что-то их уже совсем много на мою дурную голову. Понимание перенасыщености происходящего фатальными событиями пришло вместе с мощным желанием надраться до забытья. Но вот этого мне теперь совсем нельзя – отец, как-никак, звание ответственное. А вот чуть снять стресс – самое то. Ладно, потерплю до рандеву с Васильевым – наверняка у него с собой будет, душевный же дядька, хоть и мент.

Пока слуги чистили мой многострадальный костюм, сидел в комнате, пил ледяной кофе и читал газеты. И очень быстро нашел там свежее упоминание Распутина, что не понравилось категорически. Впрочем, я и так достаточно заведён для предстоящей беседы.

Ноги мои слабонервным лучше не показывать: что левая, что правая ниже колена – сплошной синяк. Но ходить можно, хотя и неприятно. Получив обратно свой костюм, взял зонт на случай дождя, гитару и после перекура на ставшей уже родной скамейке в парке заковылял в поисках указанного садовником дома.

Дошёл медленно, но нашёл быстро. И, войдя в калитку нужного мне дома, залюбовался открывшейся картиной почти типичного подмосковного дачного пикника. В углу небольшого участка помещался мангал, над ним колдовал кавказского вида старичок – кажется, это называется «духанщик». Судя по умопомрачительному запаху, дело своё он знал прекрасно. Поближе ко мне за раскладным столиком сидели Васильев и Балашов, оба в штатском. Господа офицеры, чуть раскрасневшиеся, пили помаленьку красное вино, закусывая овечьим сыром и зеленью. Для привычной мне картины не хватало нескольких развязных мадамок в дырявых джинсах и какого-нибудь «Жигана-лимона», звучащего из стоящей рядом «Приоры»[2].

– О, а вот и наш дорогой гость! – воскликнул Васильев. – Здравствуйте, Григорий Павлович, здравствуйте, дорогой!

Я сердечно поприветствовал обоих офицеров. Разговор нам предстоял трудный, но мужики они очень располагающие, конечно.

– Примите-ка с дороги, настоятельно рекомендую – отличное красное от Кипиани из Хванчкары, - Валериан Павлович протянул мне бокал.

– Пейдодна, пейдодна, пейдодна! – внезапно закаркал дедок у мангала. Я, удивившись, осушил бокал.

– Доброе вино, спасибо. А дед у вас цыган, что ли?