Красильные сараи, поначалу показавшиеся бесконечными, наконец, сошли на нет. Приближаясь к городским воротам, дорога прошла в тени дюжины старых ливанских кедров. Их серебристо-серые кроны напоминали плоские войлочные шляпы, насаженные стопкой на копьё. Потом путники миновали живую колоннаду из кипарисов. А дальше им открылось зрелище, неизменно сражавшее наповал каждого нового путешественника, только что зажимавшего нос и представлявшего, что вот-вот въедет в гигантскую выгребную яму.

Финиковые пальмы, кипарисы, оливковые и плодовые рощи. Сидон утопал в зелени садов. Антенор, Ксантипп, Сахра и Багавир, прежде не бывавшие здесь, разинули рты, разглядывая удивительное царство цветов. Здесь господствовали совсем другие ароматы.

Впрочем, старый перс всё равно продолжал ворчать. По его настоянию артельщики пересекли город из конца в конец и остановились в южной части, в районе Египетского порта. Здесь они расположились на большом постоялом дворе, где бытовал эллинский обычай — сдавались внаём только комнаты, а кормёжка гостей не предусматривалась. Приходилось самим закупать на рынке все припасы и готовить. Зато здесь брали гораздо меньшую плату.

Антенор опять попытался вызнать у Репейника, как артельщики собираются урвать кусок хлеба в городе, славном не только пурпуром, но и верфями и, конечно же, корабельными мастерами. Тот снова не ответил ничего вразумительного. Кивнул на Аполлодора — дескать, думать — вожака забота, а мы люди маленькие, нам только топором махать. Сам, хитрец, о своих делах помалкивал, а македонянина умудрился развести на откровенность. Откуда мол, такой красивый нарисовался.

Впрочем, Антенор не особенно и запирался. Он чувствовал, что без помощи ему дальше не протянуть, потому открылся Репейнику, что спасается от облыжного обвинения в убийстве. И поведал подробности.

— Архифилакита порешил? — удивлённо протянул Дион.

— Да не я, говорю же, меня подставили, — раздражённо бросил Антенор.

— А, ну да. И что теперь намереваешься делать?

— Не знаю.

Дион на некоторое время заткнулся, обдумывая услышанное.

Артельщики сняли большую комнату, в которой поместились все вместе и перетащили туда свой нехитрый скарб. Определили на постой волов, а потом направились в город. На хозяйстве оставили Ксантиппа и Сахру.

Багавир отправился на Скотий рынок. Заявил, что покупку мяса не доверит никому. Аполлодор с Протеем бродили по торговым рядам, набирая в корзины другую снедь, а Дион и Антенор потащились в порт.

Вокруг бурлила жизнь. В глазах пестрило от разноцветных одежд и лиц. Народу в Сидоне жило побольше, чем в Библе. Более трети, если не половина — приезжие.

Тут торговали всем, что есть на свете. Какой-то загорелый дочерна дядька попытался впарить македонянину меч, откованный в далёкой Испании, чуть ли не за Геракловыми Столбами. Врал, конечно же, там и земли то уже нет, один безбрежный Океан. Однако врал самозабвенно и до того красноречиво, что любо-дорого послушать. Вокруг даже собрались зеваки. Однако язык без костей купчину и сгубил, когда он принялся превозносить свой клинок над халибским железом[27]. Тут уж его разоблачили. Ты ври, да не завирайся. По всей Ойкумене известно, что лучше халибского железа на свете нет. Испания, ха.

Антенор встретил кое-какие ремесленные вещицы, виденные в Индии. Удивился. Этак тут, чего доброго, и беренж сыщется.

Сидон уступал Тиру в торговле пурпуром, зато превосходил его в изящных искусствах. Ни в одном городе, где бывал, македонянин не видел такого числа торговых рядов, заваленных работой златокузнецов, резчиков и чеканщиков.

Любуясь красивыми безделушками, он не забывал держать ухо востро, как губка впитывал всевозможные слухи и сплетни. Он ни на минуту не забывал о необходимости найти работу, ибо не дело и дальше обременять людей, которые столь по-дружески отнеслись к нему, незнакомцу. Но кому нужен свободный грузчик, приказчик, переводчик или писец, когда рабы и обходятся дешевле и спросить с них проще?

Опытный моряк легко нашёл бы работу. На этого брата во всех финикийских городах имелся постоянный спрос. Большая часть мужского населения, от нищих до царя, могла себя причислить к морякам, но, несмотря на это, их никогда не было в избытке. Потому что из года в год всё больше кораблей выходило в море.

Антенор моряком не был и в море за всю свою жизнь выходил лишь однажды, когда пересекал Геллеспонт. Готов был наняться в гребцы. Платили три обола в день, даже больше, чем, к примеру, в Афинах. И нисколько не хуже работа, чем грузчиком. Да вот беда, войны сейчас нет. Где-то далеко, в Элладе, она тлеет, а здесь нет. А раз так, половина триер и пентер отлёживается в неорионах, корабельных сараях и в целой армии гребцов нужды нет.

— Слушай, — подал голос Репейник, — а может тебе обратиться к местному архифилакиту? Обсказать, как было дело. Может он тебя тоже к делу пристроит, как этот твой Павсаний?

— Ага. Или в колодки забьёт. Вот ты на его месте мне бы поверил?

— Конечно.

— И с какой же радости? Где доказательства моей невиновности? Слова одни.

— Ну-у… — задумался Репейник, — оно, конечно… Но, с другой стороны, я бы рассудил так — чего бы убивцу самому шею подставлять? Его же никто не ловит. Неужели думаешь, что этот твой Эшмуназар будет тебя тут искать? Сгинула помеха, да и ладно. Или у него ещё причины есть, чтобы тебя поглубже закопать?

Дион посмотрел на македонянина очень внимательно. Тот пожал плечами.

— Не знаю.

Антенор над словами Диона крепко задумался, да так, что из реальности выпал. Весь городской шум куда-то делся. Македонянин шёл вперёд, не разбирая дороги, и чуть не угодил под телегу.

— Куда прёшь, дурень!

Антенор очнулся. Огляделся по сторонам. Дион куда-то пропал. В толпе разделились. Македонянин поймал за рукав какого-то прохожего и спросил.

— Прошу простить, уважаемый, ты не подскажешь, как мне найти начальника городской стражи?