Шрифт:
Тьма спустилась на пустынное нагорье, усеянное редкими клочками зелени. В окнах домов зажглись огни, но каменщики ещё не вернулись из карьера, а значит Бикеншуит мог проследовать к дому роженицы, не привлекая лишнего внимания.
«Какая удача, – подумал он. – Или неудача? Неужели придётся ждать до утра, чтобы подобраться к ребёнку?»
Нет, снова видеть лицо безутешной матери, потерявшей ребёнка, он был не готов. Сколько ухищрений он уже изобрёл, выполняя эту мерзкую миссию, чтобы только не использовать своё официальное положение, чтобы только боги не стали свидетелем его деяний и не обвинили на загробном суде 41 . Искупление, которое он получал после своих заданий, казалось слабым утешением.
41
Люди Та Мери верили, что после смерти их душа попадает в загробный мир – Дуат. Там она путешествует и проходит множество испытаний, прежде чем достигнет залов Аменти (залы Запада), где её судит божественный трибунал во главе с Осирисом – владыкой загробного мира.
– Нет, пора выходить на пенсию, – тихо сказал сам себе наёмник, подкравшись к трёхэтажному строению, стоявшему прямо у канала.
Писец и женщина в сером сарафане исчезли в дверном проёме. Бикеншуит подкрался к зарослям у глухой стены и медленно, подтягиваясь на руках, забрался наверх. Наёмнику уже было за тридцать, но он не растерял ловкости с возрастом. Словно змея он скользил вверх. Кирпич и штукатурка крошились под его руками, он удивлялся, как это здание ещё не рухнуло под собственным весом. Одно неверное движение, одна незамеченная трещина – и он полетит вниз.
Бикеншуит добрался до второго этажа и заглянул внутрь. Там было темно и не видно практически ничего, значит, роженица на третьем этаже. Он напряг мускулы и взобрался на ветхий козырёк над окном, схватился за деревянную балку, выступающую на уровне пола на третьем этаже. Кирпичный карниз, украшенный росписью, позволил подобраться к окну сбоку и осторожно заглянуть внутрь.
В верхней комнате столпились люди. Среди них на корточках, поддерживаемая двумя женщинами, стояла измученная, вся в слезах, Сентимат. Она была обнажена до пояса, пот стекал по её грудям и круглому большому животу, просторный передник спускался почти до самого пьедестала из двух родильных кирпичей, на которых стояли её ноги. Перед ней сидела пожилая повитуха. Ещё одна женщина подносила полотенца.
– Поднатужься, красавица, ну! – командовала повитуха.
– Я больше не могу! – причитала роженица.
– А я, по-твоему, могу? У меня уже все кости зудят, да своё дело делаю. Так что давай, красавица, постарайся!
– О, Хекат, помоги страдалице, ускорь её роды, – запричитала одна из держащих за руку роженицу, – Месхенет дай ей сил разродиться. Хнум, укрепи её тело! 42
Роженица натужилась и громко закричала. Бикеншуит резко отвернулся от окна и едва не соскользнул с узкого карниза. Кусок кирпича откололся от него и с шумом полетел вниз. Крики роженицы заглушили шум за окном. Потом раздался ещё один крик, но на этот раз пожилой повитухи:
42
Здесь упоминаются божества, помогающие рождению. В Та Мери верили, что души людей лепил бог Хнум на гончарном круге, Хекат давала им дыхание жизни, а Месхенет помогала выйти из материнского чрева и нарекала судьбу.
– О, Исида, ты чего рот раззявил! А ну вон отсюда, видишь, ребёнок ещё не явился!
– Простите, я подожду внизу… – раздался смущённый голос писца и быстрые удаляющиеся шаги по деревянной лестнице.
Раздался очередной душераздирающий крик.
«Сколько боли и страданий нужно перенести женщине, чтобы явить на свет дитя». – Подумал Бикеншуит. – «А сколько усилий нужно приложить младенцу, чтобы выйти на свет. И ради чего? Чтобы его постигла незавидная участь… Нет! Не место и не время для жалости!»
Роженица завыла протяжно, а после застыла тишина. Бикеншуит осторожно заглянул в комнату. Сентимат сидела на родильных кирпичах, склонившись над маленьким беззащитным тельцем. Рядом, держа её за руки и плечи, сидели остальные женщины.
– Прости меня, красавица, – мрачно и устало прокряхтела повитуха, – прости, дитя.
По лицу Сентимат катились слёзы, младенец не дышал.
«Может и к лучшему». – Подумал Бикеншуит.
Повитуха и её помощница спустились вниз, где их ждал писец Упути. Они сообщили безрадостную новость – ребёнок родился мёртвым. Не будет нового имени в книге рождений, не будет судьбы, предсказанной жрицей богини Хатхор 43 , не будет детского смеха в этом доме. Писец воспринял эту новость хладнокровно. Он безразлично относился к этим людям и к их невзгодам. Одним больше, одним меньше – не имело особого значения. На следующий год родится ещё, не у этой семьи, так у другой. И ему было невдомёк, что счастливый десятник, которому уже сообщили о том, что его жена вот-вот разродится, спешил домой, надеясь увидеть своего наследника или наследницу.
43
Хатхор – благая богиня радости и любви, дочь солнечного бога.
Противоречия Бикеншуита разрешились сами собой, и он вздохнул с облегчением. Когда роженицу с мёртвым младенцем на руках вывели из комнаты, он начал осторожно спускаться вниз, цепляясь за выступы в стене. И тут вдруг над его головой промелькнули чьи-то крылья, нога соскользнула с карниза, и он полетел вниз. Падение Бикеншуита было мимолётным. В зарослях, у канала его встретил крепкий известковый валун. Ударившись о него, шея Бикеншуита хрустнула и его взгляд замер. В воде что-то зашевелилось. Мужчина даже не вскрикнул и не отвёл взгляда от огромной пасти крокодила, которая схватила его и бесшумно утащила в воду.
***
Несколько сотен ступеней вели ко дворцу на вершине пирамидального строения, внутри обширного мощённого двора, окружённого лабиринтом из сотен комнат и залов. На самой вершине восседал хозяин дворца – Ицкоатль, Обсидиановый Змей. Его голову венчал убор из высоких зелёных перьев, в ушах и на носу красовались жадеитовые плаги с золотыми вставками. Лицо имело грозный окрас, имитирующий змеиную пасть с острыми зубами. Рядом с ним стояли воины, вооружённые палицами с острыми обсидиановыми лезвиями. Они носили костюм из орлиных перьев. Шлемы тоже имитировали клюв хищной птицы.